– Как она там?
– А чего ей сделается? Я ей поддержку дала, к себе взяла, можно сказать, последним куском хлеба делилась…
– Я понял, – расстегнул портмоне Будищев. – Она и сейчас там?
– Нет, – помотала головой проститутка. – Перед тем как мне выйти, ее в одиночку перевели. Как политическую.
– Давно это было?
– Так аккурат неделя прошла…
– Что?!
– Ну прости, красавчик, я как вышла, все так закрутилось. Тишка мой уж до того рад был, что мы целую седмицу и прогуляли…
– То есть она уже неделю в одиночке?
– Ага.
– А Тишка твой кто, из фартовых?
– Вроде того, – согласно кивнула дамочка, уважительно посмотрев на странного офицера, разбирающегося в подобных тонкостях.
– Саму как зовут?
– Лаура я, – жеманно повела плечиком жрица любви.
– К надзирателям подходы есть?
– У Тихона есть, как не быть.
– Потолковать мне с ним надо.
– Не будет он с тобой разговаривать…
– А ты сделай так, чтобы поговорил!
– Мне-то с этого какая корысть?
– Синенькой[37] хватит?
– Дешево ты меня ценишь, красавчик! Четвертной клади.
– За четвертной я и тебя со всеми потрохами куплю.
– А я, может, согласная.
– Червонец, и баста!
– Ладно, давай.
– Ну уж нет, сначала дело!
– Эх, и офицера пошли нынче, жадные да недоверчивые…
– Вот тебе пятерка, остальное, как дело сделаешь.
– Договорились, – обрадованно кивнула дамочка и ловко цапнула накрашенными коготками кредитный билет.
Все время, пока шел этот крайне непонятный ему разговор, Лиховцев напряженно вглядывался в лицо проститутки, показавшейся ему смутно знакомой. В какой-то момент той это наскучило, и она переключилась на Алексея.
– Что смотришь, барин, али интересуешься чем?
– Дуняша? – против воли вырвалось у него.
– Какая еще Дуняша, – смутилась дамочка. – Показалось вам…
– Ну, конечно, Дуняша. Ты еще у Батовских служила горничной. Помнишь? Ну, в Рыбинске.
– Алексей Петрович? – растерялась та, разом превратившись из прожженной жрицы любви в прежнюю наивную молодую женщину, которой сильно досталось от жизни.
– Да, это я.
– Как же вы…
– Да вот, понемножку.
– Вы же тогда вместе с Николашей, то есть Николаем Людвиговичем, на войну уходили, – едва не всхлипнула она.
– Верно. Только Николаша погиб, а я, как видишь, жив. А почему ты назвалась Лаурой?
– А потому, Алексей Петрович, что не надобно таким, как вы или господин Будищев, мое имя, – вытерла набежавшую слезу Дуня и снова надела привычную маску. – Но вы к нам заходите, если что, у нас для героев войны лучшее обслуживание!
Договорив, она резко развернулась и пошагала прочь, досадуя про себя, что на минутку расслабилась и позволила себе эмоции.
– Невероятно! – проводил ее взглядом Лиховцев.
– Вот уж не ожидал, что у тебя есть такие знакомые, да еще и из Рыбинска, – ухмыльнулся Будищев, после чего развернулся к Шматову. – Слышь, Федя, а ведь мне ее физия тоже показалась знакомой. Может, встречались раньше?
– Так ведь в Москве, – пожал плечами парень, и, видя, что товарищ не может вспомнить, добавил: – Ну, после крушения!
– Точно! – ухмыльнулся Дмитрий, явно припомнив некоторые пикантные моменты, но тут же согнал с лица улыбку и стал поторапливать товарищей. – Нет, ну мы едем? Тогда чего стоим, кого ждем?
Всю дорогу до пансиона они молчали, думая о своем. Будищев прикидывал, где можно узнать царский маршрут на ближайшие дни, а Лиховцев сопоставлял известные ему факты и все больше мрачнел.
* * *
В Петербурге многие держали собак. У купцов для охраны их огромных лабазов сидели на цепях злющие, как сто чертей, кабысдохи, у аристократов иной раз случались целые своры борзых, простонародье довольствовалось дворнягами всех мастей и размеров, а дамы, принадлежащие к высшему обществу, нередко имели левреток, болонок, пуделей и других относительно небольших питомцев. И только рядом с юной баронессой Штиглиц почему-то оказалось огромное животное, пугающее всех своим свирепым видом. Причем, по словам самой Люсии, ее Сердар был еще щенком, а следовательно, обещал со временем догнать своим размером по меньшей мере медведя.
Периодически с ними на прогулках случались разные забавные казусы, вроде испугавшихся лошадей и тому подобные происшествия, но со временем окрестные обыватели привыкли к столь странной парочке и даже немного гордились подобным соседством. В самом деле, баронов в Петербурге пруд пруди, а вот чтобы вместе с ним эдакий монстр… Впрочем, далеко не все.
Сегодня милому песику показалось, что группа спешивших по своим делам веселых студентов-медиков отнеслась к обожаемой хозяйке без должного почтения, о чем он, будучи псом серьезным и обстоятельным, тут же и сообщил, оскалив зубы, издавая при этом нечто среднее между глухим ворчанием и грохотом камнедробилки.
– Вы только посмотрите на это чудовище! – воскликнул один из молодых людей.
– Ну что ты, дружище, – притворно возразил ему другой, – вполне милая барышня!
Шутка была так себе, но остальные студенты с готовностью расхохотались, заставив мадемуазель Штиглиц покраснеть от неудовольствия, а ее защитника действовать. Нет, он никого не укусил и, упаси боже, не порвал, но… серая молния в мгновение ока разогнала смеющихся обалдуев по парку, попутно сбивая с ног и заставив вываляться в снегу, после чего с чувством исполненного долга вернулась к хозяйке и, усевшись перед ней на дорожку, стала выпрашивать лакомство.
– Ну что же ты натворил! – притворно сердилась на него баронесса, мстительно поглядывая на невоспитанных молодых людей, только что получивших по заслугам. – Эти господа теперь непременно промокнут и заболеют.
– Вав, – отвечал ей Сердар, умильно вертя головой.
– Молодец-молодец, – шепнула довольная Люсия и дала своему заступнику конфетку.
– Нет, ты видел эту даму с собачкой? – потрясенно спросил шутник, помогая отряхиваться товарищу.
– Что, Антоша, у вас в Москве эдаких не бывает?
– Говоря по совести, не встречал.
– Смотрите-смотрите, сейчас, кажется, будет еще потеха, – прервал их третий пострадавший, показывая на флотского офицера, только что вылезшего из кареты и направляющегося к коварной барышне с ее зверем.
