Причем она не просто это говорила. Она стояла в том платье,которое она примерила в магазине. Она ведь обещала продавщице вернуться, когдабудут деньги. Не зря же адрес запоминала.
И вот она стоит в этом платье, такая красивая, и Дедушкавосхищенно смотрит на нее и быстро-быстро бормочет: «Я понял. Я осознал. Янаучился. Я буду очень сильно тебя уважать. Я сделаю все, что ты захочешь».
Унесли капельницу.
– Можно к вам в гости? – сказала молодая девушка,размахивая во все стороны длинными русыми волосами, убранными на макушке ввысокий хвост.
– Можно. – Оля встала.
– Вы любите конфеты? – спросила девушка.
– Конфеты? Очень! Но… у меня нет.
– Я вам принесу. Знаете… здесь до вас лежала мояподруга.
– Да? – Оля подумала: как, наверное, здороводружить с такой замечательной девушкой!
– Она любила устрицы. Только здесь она отказывалась их есть.А вы любите устрицы?
– Я? Не знаю… – растерялась Оля. Ей так не хотелосьразочаровывать девушку.
Девушка грустно вздохнула.
– До свидания, – сказала она. – Я иду напрогулку с моим другом. Так что мне некогда.
– До свидания, – сказала Оля.
Она подошла к журнальному столику и взяла из вазочкиклубнику. Не отходила, пока не доела всю.
Оля никак не могла привыкнуть к тому, что в дверь стучали,прежде чем ее открыть.
Она все время забывала сказать «Войдите» и просто застывалапосередине комнаты и не сводила с входа настороженного взгляда.
Константин Сергеевич в белом халате, одетом на черную майку,такую, как всегда носил Дедушка, спросил у Оли, как она себя чувствует.
Пока Оля думала, что ответить, он сообщил, что к нейприехали те самые сотрудники милиции, которые у нее уже были, и они что-топривезли.
Оля кивнула.
Тот, что с колючими усами, остался у двери, а тот, что спушистыми, сел рядом с ней на диван.
– Мы проверили все машины с этими номерами, всеиномарки, – уточнил он, – и принесли вам фотографии.
– Машин? – спросила Оля.
– Нет, владельцев. Может быть, нам повезет, и выузнаете кого-нибудь из них.
Он стал показывать фотографии.
Он держал всю пачку у себя на коленях и по одной протягивалОле.
Черно-белые фотографии незнакомых ей мужчин.
Сердце притаилось где-то глубоко в груди. В засаде. На кого?
Она часто просила Дедушку фотографироваться вместе с ней.Она бы поставила их фотографию у себя на полке. Дедушка отказывался. Всегда.
Она узнала его уже тогда, когда два пальца с неровнообстриженными ногтями вытягивали эту фотографию из толстой стопки всехостальных.
Она не сводила с нее глаз. Нет, не то чтобы она смотрела нафотографию. Она просто замерла. Она даже не дышала. А сердце стремительнопадало вниз, ударяясь об обрывы и выступы. О ребра и селезенку.
Усатый переглянулся с товарищем.
– Оля, это он? – Голос Константина Сергеевичапрозвучал откуда-то снизу, словно из-под земли.
Оля молчала.
Тот, кто держал фотографию, качнул ее из стороны в сторонуперед Олиным лицом, словно привлекая ее внимание.
– Вы узнаёте его? – спросил он.
На фотографии Дедушка был совсем молодым. Она его таким непомнила. Или даже не знала. У него были длинные волосы и наглые глаза. Онвсегда говорил, что девушкам его глаза больше всего нравятся.
– А… что ему будет? – прошептала Оля. Хотелазадать этот вопрос запросто, но у нее не получилось. Голос унизительно дрожал.
– Суд решит. Это он? – Фотография снова заплясалав его руках.
Это он, Оля? Это Дедушка? – мягко спросил КонстантинСергеевич и подошел к ней. – Ты ведь его узнала? Тебе не надо бояться.Просто скажи.
Оля опустила глаза и отрицательно качнула головой. Потом ещераз. И еще. Часто-часто, много-много раз.
– Оля! – Константин Сергеевич положил руку ей наплечо. – Ты не одна. Мы с тобой. Ты узнала его?
– Нет, – прошептала Оля. Подняла глаза. Медленнообвела взглядом окруживших ее мужчин. И повторила, громко и твердо: – Нет.
Тот, кто сидел, переглянулся с тем, кто стоял. СКонстантином Сергеевичем.
Константин Сергеевич развел руками.
– Мы все поняли, – сказал мужчина с колючимиусами. – Официального признания нам пока не надо.
– Я хочу спать, – сказала Оля. Они вышли, прикрывза собой дверь.
Оля легла в кровать, закрылась с головой одеялом. Она толькочто видела Дедушку.
Что они с ним сделают?
Дедушке не может быть плохо. Он так устроен. Бывают такиелюди, которым не может быть плохо. Но другим же может?
Было же плохо ей?
Почему она не призналась, что узнала его?
Они бы его поймали. Посадили в тюрьму. Его бы там били и недавали есть.
Она бы приходила к нему в том платье из магазина и говорила:«Не плачь! Не смей у меня тут плакать! Улыбайся!»
И он бы валялся перед ней на грязном полу и улыбался, а онабы стояла и смотрела. И плакала.
Оля сама не заметила, как стала плакать. Беззвучно, безвсхлипываний, но очень горько. Мокрыми были ее лицо и руки. Мокрой былапростыня и одеяло, которым она укрывалась.
Ей так нравилось плакать.
Смотреть, как слезинки скатываются на руку и смешиваются сдругими такими же, образуя лужицу.
Надо встать.
Выбежать в коридор, закричать: «Постойте! Я обманула вас! Яузнала его!»
Пусть они его арестуют.
Надо встать. Пока они еще здесь.
Оля сама не заметила, как заснула. Но даже во сне слезы ещедолго текли по ее лицу, и их никто не вытирал рукой. Потому что они никому немешали.
36
В «Costes» Аркаши не оказалось.
Ангелина Петровна поехала в «Георг V», протянула паспортпортье. Глупая затея – как найти человека в большом городе, если он не хочет,чтобы его нашли.
На всякий случай, без всякой надежды, Ангелина Петровнаспросила про Аркашу.
Да, остановился. С сегодняшнего дня.
Не могу сказать, возможно, в номере. Мадам желает, чтобы япозвонил?
Нет. Нет. Спасибо. Я свяжусь с ним сама.
Как все легко и просто. Так и должно быть.
