– Куда ты уезжаешь? – произнесла я одними губами.
– Сам не знаю. Знаю только, что всех парней забирают на фронт. Нет, не врачами. Простыми солдатами. Им там не хватает рук. Вот этих, моих рук, – он поднял подрагивающие ладони в воздух. – Только держать ими я буду не скальпель, а оружие… До сих пор не могу поверить, что я справлюсь. Как я буду справляться… Не знаю…
Я усадила его на скамейку и долго-долго гладила по спине, пытаясь успокоить. А он всё говорил и говорил. Обо всём и одновременно ни о чём. Слова, насквозь пропитанные страхом, всё лились и лились на меня, а я ничего не могла сделать, чтобы ему помочь. Чтобы успокоить его. Наверное, если бы я могла, я бы забрала все его тревоги себе. А ещё я бы забрала всю злость, ярость, зависть, чтобы люди жили мирно никогда не воевали… Но разве маленькая девочка, насколько бы сильно она ни любила, может остановить госпожу Войну?.. Так только в сказках бывает, но не в жизни.
– Мне страшно, Света… – прошептал Антон. Его лицо было бледным как полотно. – Я хотел лечить людей, Света… Лечить, а не убивать.
Это было последним, что он сказал. И только садясь в поезд, он проговорил полностью обессилено и как-то потеряно:
– Я тебя люблю. Я запомню тебя.
– Я тоже, – сквозь слёзы пролепетала я. – Я тоже буду тебя помнить! Всю жизнь, пока не умру!
Наверное, я буду помнить его даже дольше – вечно. Сотни и тысячи лет после своей смерти. Как самый сладкий и, одновременно, самый страшный сон…
После этого прощания я и Нинка каждый день ходили к тёте Зине. Мы сидели в пустой аудитории – она за учительским столом, а мы с Нинкой перед ней, за первой партой – и говорили о жизни, о погоде, о наших увлечениях. Она, конечно, понимала, зачем мы к ней ходим, но каждый раз переводила наше внимание на отвлечённые темы. Мы с ними притворялись, будто бы смерти и войны не существует.
Но однажды наступил момент, когда притворяться больше стало невозможно. Встретив нас на пороге, она вручила нам с Нинкой по похоронке – одну мне, вторую – ей. И всё остальное враз стало неважным.
– Девочки, – сказала она, когда мы отревелись, – беда не просто однажды постучалась в дверь. Она идёт сейчас к Сталинграду и по пути стучится во все окна. Вы даже не представляете, как много слёз проливают вместе с вами другие женщины. Мы больше не можем и не должны сидеть сложа руки, смотря как убивают наших мужчин. Так ведь?
Всхлипнув, мы кивнули, хотя и плохо на тот момент понимали, к чему она клонит.
– Ну и хорошо. Умнички.
Она провела нас в аудиторию и там выложила на стол две красных повязки с белым крестом:
– Будете у нас медсёстрами.
– Как медсёстрами? Где? На фронте?! – зачастила я. – Ладно Нинка, у неё хотя бы по биологии пятёрка, но я! Я же не умею ничего!
– Вот там и научишься, – строго ответила тётя Зина и добавила со вздохом. – Помню твоего Антона. Помню. Золотые руки были у парня. Таких хирургов в наше время ещё поискать…
Больше ей меня упрашивать не пришлось. Я молниеносно прижала красный лоскуток к предплечью и, закусив одну из лент зубами, завязала на два крепких узла.
– Так-то лучше, – с грустью в глазах улыбнулась мне Зинаида Михайловна. – Идите домой, девочки. Готовьтесь. Завтра с утра жду вас здесь.
Сейчас на часах половина третьего утра. Возможно, это последняя моя запись. Даже скорее всего так и есть. Спасибо тебе, мой молчаливый собеседник. Спасибо тебе, мой дневник.
16 июля 1942 г.
Сталинград».
Глава 13. Паук
Надо ли говорить, что последняя запись дневника заставила меня взволноваться вместе с героиней? Дочитав до конца, я вскочил со стула и принялся ходить по комнате кругами, сам не понимая, что или кого ищу.
Тревожное ожидание чего-то беспощадного и неминуемого передалось и мне через эти строки, и даже кристаллу не удалось меня успокоить. Жутко захотелось пить, я выпил сразу три кружки воды одну за другой, но, разумеется, ни на йоту не напился.
Кажется, снова поднималась температура – по телу волнами проходил жар. В квартире были настежь открыты все окна, а я всё равно мучился от духоты и голодной лихорадки. Выкрутив на кухне кран холодной воды до упора, я подставил лицо под плотную струю, но и это не помогло, даже наоборот. Ощущение было такое, словно я купался в обжигающей лаве.
Очередная весточка от моего таинственного наставника только подлила масла в огонь. Сначала я её не заметил, потому что на сей раз это была не открытка и даже не простой лист бумаги. Это оказался герметично запаянный чёрный пластиковый пакетик. Небольшой – может быть, пять на пять сантиметров или что-то около того. Он, по всей видимости, застрял в бордовом конверте и выпал только сейчас, когда я, от нечего делать, решил тот самый конверт потрясти.
Теперь я сгорал уже не от голода, а от любопытства. Я разрезал пакетик ножницами, и на стол с металлическим звоном приземлился серебристый кулон на цепочке. Да не просто кулон, а в точности такой же, какой продемонстрировала мне Ларочка прежде чем порезать вены! Скрещённые кинжал и осиновый кол –
