единое с ней мнение. Но это не распространялось на тех, кто не состоял в партии. К 1927 году различие между партией и государством постепенно стерлось. Экономические и политические кризисы усилили потребность в твердой и безраздельной власти. «Величайшая историческая задача строительства социалистического общества, — говорилось в резолюции, принятой на партийной конференции в октябре 1926 года, — властно требует сосредоточения всех сил партии, государства и рабочего класса на вопросах хозяйственной политики». Декреты теперь выпускались иногда совместно, от имени Центрального Комитета партии и от Центрального Исполнительного Комитета съезда Советов. Власть государства использовалась и для того, чтобы навязать партийные решения и призвать к дисциплине членов партии. Высшая власть в партии и государстве была сосредоточена в одном органе — в Политбюро, и эта власть была абсолютной. Примечательно, что по отношению к оппозиции, возглавляемой Троцким, в последний раз официально применялось слово «оппозиция»; такое обыденное в практике западной демократии, оно подразумевало противостояние правящей партии, что было в СССР несовместимо с сохранением лояльности по отношению к государству. На следующем этапе несогласие расценивалось уже как «уклон» — это был язык не политических разногласий, но ереси, противоречащей доктрине. В конце концов группировки несогласных с линией партии стали просто именовать «антипартийными»; враждебность по отношению к партии безоговорочно отождествлялась с враждебностью по отношению к государству.
Уничтожение официальной оппозиции было частью процесса концентрации и укрепления объединенной власти партии и государства и превращения ее в абсолютную. Результаты часто были непредсказуемы, но тем не менее неоспоримы. То же самое происходило и в других сферах жизни. Ограниченная свобода, которой пользовалась пресса для выражения независимой точки зрения на некоторые второстепенные проблемы (иногда эти публикации сопровождались соответствующим комментарием редакций), теперь была полностью сведена на нет, и молчаливый контроль осуществлялся не прямой цензурой, а изменением состава редакций и заменой главных редакторов. В первые годы после революции в России были популярны самые различные литературные школы: авангардистские, формалистские, пролетарские. Постановление Центрального Комитета партии, принятое в 1925 году, которое, очевидно, было подготовлено или по крайней мере задумано Бухариным, выражало готовность проявлять терпимость ко всем этим разнообразным литературным течениям, поскольку ни одно из них не было направлено против существующего режима, и не делало между ними никакого различия. Одна из этих литературных организаций именовалась Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которую подмял под себя некто Авербах, тщеславный политик от литературы, у которого были надежные связи в партии; начиная с 1926 года он начал проводить под знаменем «культурной революции» кампанию, целью которой было взять в руки РАПП контроль над всей литературной продукцией и помешать появлению публикаций других школ. И только в конце декабря 1928 года после длительного сопротивления Центральный Комитет партии принял резолюцию, по которой все публикации должны были находиться под контролем партии и государства, что на практике осуществлялось через РАПП. Похоже, что так далеко зайти Центральный Комитет не собирался и даже не хотел, и меньше всего об этом думал Сталин. Но рыба гниет с головы. На более низких уровнях власти мелкие диктаторы уничтожали своих соперников, осыпая лестью вышестоящих начальников и перенимая их методы.
Стремление к усилению и централизации власти было особенно заметным в сфере юриспруденции. С самого начала предусматривалась автономия в отправлении закона в отдельных республиках, входящих в состав СССР, где были свои собственные суды и свои собственные народные комиссариаты юстиции. Но по Конституции Советского Союза, принятой в 1923 году, предусматривалось учреждение Верховного суда СССР, полномочного решать вопросы юриспруденции, представляемые на рассмотрение Верховными судами отдельных республик. Президиум ЦИК назначил прокурора, в чьи функции входило осуществлять надзор за исполнением закона по всей территории СССР. Согласно конституции, было учреждено также Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) — наследник чека, как в обыденной речи еще часто называют ОГПУ, — для контроля за работой ГПУ республик, которые теперь превратились в местные отделения могущественного центрального органа. Хотя в каждой республике имелся свой уголовный кодекс (кодекс РСФСР послужил образцом для создания всех остальных), в 1924 году в СССР были опубликованы Основы уголовного законодательства; этот свод законов претендовал на право исключительной компетенции в вопросах «государственных преступлений» в СССР, которые иногда именовались «контрреволюционными преступлениями», а также в вопросах преступлений, направленных на «подрыв существующего порядка». Республики получили указание привести свои уголовные кодексы в соответствие с «Основами». Эта задача выполнялась с явным нежеланием. В РСФСР она была решена только в середине 1927 года, а в других республиках — несколько позднее.
Централизация власти сопровождалась постепенным изменением отношения к закону. От марксистской концепции закона как инструмента классового управления, главным образом нацеленного на разрушение государства и до достижения этой цели предназначенного для бдительной охраны и защиты интересов рабочих и крестьян, молчаливо отказались. Рыночные отношения нэпа требовали развития и строгого применения гражданского права. Основной целью стало поддержание законности и порядка — так называемой «революционной законности». Если вначале в области уголовной практики упор делался скорее на исправительные меры, нежели на карательные, то сейчас дело уже обстояло иначе. Эти изменения отражали растущее напряжение в экономике и политике. Такие факты, как убийство советского представителя в Варшаве в июне 1927 года или взрыв бомбы в Ленинграде несколько дней спустя, вызвали бурную реакцию протеста против монархистов, провокаторов и агентов иностранных держав; требования «мер социальной защиты», как их официально называли, автоматически усилили власть и престиж ОГПУ. 10-я годовщина создания ВЧК торжественно отмечалась в декабре 1927 года, несколько недель спустя после 10-й годовщины революции. В марте 1928 года была выпущена инструкция «О практике применения уголовного законодательства и режиме в местах заключения», которая открыла возможности для расширения сети «концентрационных лагерей» для политических заключенных, находящихся в ведении ОГПУ, до этого их было немного. Инструкция предписывала жесточайшие репрессивные меры для «несогласных с политикой, проводимой партией, профессиональных преступников и рецидивистов». 1928 год после разгрома оппозиции был отмечен множеством событий: нарастали трудности, связанные с индустриализацией, все советское общество оказалось под властью мощной деспотии, насаждалась ортодоксальность взглядов, и возросла суровость наказания тех, кто не разделял их.
13. Сельское хозяйство: перед выбором
Печальный опыт хлебозаготовок 1925 года наглядно показал, что задачей планирования сельскохозяйственной политики должно стать не только увеличение объема продукции, но и ее доставка на рынок; он также свидетельствовал о зловещей мощи зажиточного крестьянина и кулака. Однако рыночный кризис был преодолен, и оптимизм опять восторжествовал. Надежды на лучшее подкреплялись рекордным урожаем 1926 года. После того как он был собран, многие крестьяне оказались владельцами крупных излишков и потенциальными продавцами зерна. Прошлогодняя тяжелая ситуация
