сел в кресло. «А что, было бы лучше, если бы Виннерам сказали, что Яша убил их сына, и за решётку его? Другие рода не поймут. Да что думать о том, что было? Как сейчас это вывернуть?». Он почесал свой лоб, но это ему не помогло. Он понимал, что Ярослав, или Олег, неважно — захочет с ним встретиться. И по хорошему, надо его переманить на свою сторону.
— Викторию Колл ко мне, — коротко бросил он в Интерком.
— Звали? — она прибежала менее, чем через минуту.
— Да, рассказывай, как всё было.
— Вы не будете против, если я присяду?
— Да, присаживайся.
— Спасибо, — она уселась на один из свободных стульев. — В общем: вы были правы. Он всё вспомнил только в школе.
— Ага, то есть то место, которое у него было связано с наибольшей ненавистью. Плохо.
— Почему?
— Всё просто: если это место ассоциируется с чем-то плохим, то тут одно из двух. Либо он начинает менять всё вокруг себя.
— Либо?
— Либо уйдёт туда, где было хорошо.
— А что плохого во втором варианте? — с искренним непониманием, хлопая глазками, ответила Виктория.
— Плохо то, что такой перспективный парень может оказаться на службе у другого рода. А знает он не в пример больше, чем любой из нас.
Повисла тягостная тишина. Было слышно, как ресницы Виктории шелестят в такт её морганиям. Глава рода встал, немного походил взад-вперёд, затем вернулся в своё кресло.
— Он в квартире на минус шестом?
— Нет, он попал в квартиру родителей на минус пятом.
— Всё ещё хуже, чем ожидалось.
В этот момент на Интерком пришёл вызов.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Светлана Виннер умерла.
— И что?
— Она как будто только и ожидала встречи с сыном. Прямо на его глазах.
И отключился. Виктория сидела и не понимала. Тогда как глава рода взял со стола стакан, подошёл к кулеру, налил в него воды и залпом выпил.
— А вот теперь всё реально плохо! Свободна!
***
Когда Хипштейн появился на телике, меня уже это смутило. А когда объявил об участии за место в Аэромосе, мне тогда казалось, что я обязан быть здесь, на этой летающей платформе. И вот, я здесь. Как оказалось — дома. Получил ли я ответы на вопросы? Пожалуй да. Но не на все. И сейчас, после мамы, я иду именно туда, кто ответит мне на все остальные. Если, он ещё, конечно, жив. И вот, я возле того памятного парапета. На улице темно, да и по бортовому времени ночь.
— Сочувствую тебе, Ярослав, с гибелью твоих родителей… — произнёс Сеня.
— Для начала: я теперь Олег Новиков, а не Ярослав Виннер. А во вторых — здравствуйте, Симеон Соломонович Хипштейн.
Глава 12: Неожиданный поворот.
— Узнал-таки, кто я на самом деле, — ответил Симеон Соломонович. — Как же жаль, что наша дружба так внезапно кончилась.
— А дружба ли это была?
— А что-то мешало тебе и мне быть друзьями?
— Но ведь Яша не понёс наказание за моё убийство?
— Но ты ведь жив?
— И что?
— А ничего, что дела рода — выше, чем дела тех, с кем контактирует род?
— Вот и ответ на ваш вопрос, что мешало быть нам друзьями.
Повисло молчание. Да, когда в школе увидел его среди спонсоров сначала было неприятно. По факту — под дружбой были обычные манипуляции. Или же я не прав?
— Вы правы — дела рода первоочерёдны. Но вы ведь не за этим сюда пришли?
— Да, но лучше тогда нам в моём кабинете. Пошли.
Ну пошли. И он повёл меня даже не в ратушу, а куда-то в свои владения. Раньше, в этом квартале я ни разу не был. Здесь постройки были не типичные многоэтажки, а, такое ощущение, что по индивидуальному проекту. Вроде как домик, за забором. Эдакий пригород. Но в реальности такой домик здесь мог позволить себе только далеко не бедный человек. Теперь я ещё раз убедился в правдивости батиных слов — не стоит им доверять.
Наконец мы подошли к одному маленькому, невзрачному домику. Прошли во двор, Симеон открыл дверь домика, и мы зашли. Он указал на свободное кресло, а сам пошёл в другую комнату.
— Чай будешь?
— Не, спасибо.
Через пять минут до меня дошёл аромат душистого чая. А позже вышел и сам хозяин дома с дымящейся кружкой в руке. Одет он был уже в домашний халат, тапочки. И в таком виде занял самое высокое кресло.
— Итак, ты сюда хотел попасть, чтобы найти ответы. Так?
— На большую часть вопросов ответы получил.
— Так за чем дело стало?
— Есть, скажем там, вопросы, на которые я ещё не получил ответы.
— И ты думаешь, что я могу тебе дать их?
— Именно, — кивнул я.
— Хм, ну давай, попробуем, — со скепсисом ответил глава рода.
— Что было двадцать пять лет назад?
— Когда объявили об атомной войне, летающие города вынуждены были стартовать в воздух в разной степени готовности. Полностью готовым был лишь Лондон.
— Меня не это интересует — из-за чего моя семья стала изгоями?
— Твоя мать, упокой Господь её душу, была изгнана из рода Громовых, что в Сахаскае. Отец твой был из простых работяг. Как они сошлись — не знаю.
— Но ведь не это причина?
— Да, причина не в этом. Причина в том, что после взлёта рабочие устроили бунт: у многих на земле остались семьи. Твой отец стал среди них лидером. Они требовали забрать их семьи, то есть спуститься, а потом обратно подняться. Нам еле как удалось их уговорить не творить глупостей. Реактивов на дезактивацию в летающем городе очень мало.
А вот тут вопрос — кто прав? Он? Или батя? Мне кажется, что батя. Потому что версия отца чётко ложится в теорию «Золотого миллиарда». Да и поведение его, хоть ничем себя и не выдаёт, тем не менее, едва заметная разница есть. А какой отсюда вывод? Правильно — Хипштейн темнит. Понятное дело — проще измазать тех, кто уже не ответит, чем самому обеляться.
— Хорошо, но ведь это отнюдь не повод превращать нашу семью в изгоев?
— Да, ты прав. Но мы
