дизелем, тащит баржу. В небе орут чайки, под ногами — гниют водоросли. Если наступить — под ними захрустят ракушки и вонь усилится. Волны от баржи достигли берега, шумно выплёскивают мусор и осенние листья. Зябкая осень здесь начинается уже в августе.
«По правому берегу — красные буи, по левому — белые конусообразные. Их не надо зажигать и гасить, это делает автоматика. Я тот, кто заряжает и меняет аккумуляторы.
Я — бакенщик».
Если долго смотреть на реку, то можно увидеть, как мимо проплывает собственная, очередной раз обнулённая жизнь.
Раз в несколько лет Павел менял город, работу, семью и начинал всё заново по цепочке: прекрасно, хорошо, привычно, постыло, раздражает. Таков краткий пересказ любого из его жизненных повторов.
Сейчас он между «раздражает» от последней истории и «прекрасно» следующей. Новое место, новая работа. Далёкий северный посёлок. Жильё предоставили. Рядом столовая и магазин. Симпатичная продавщица улыбается и тактично предлагает всякие вкусности. Скоро её можно будет пригласить куда-нибудь.
А дальше — короткий период ухаживаний и она предложит переехать к ней. Это будет кстати: зимы здесь долгие, а река скоро замёрзнет.
Но — скука! Скука же! Выть хочется от этих перспектив!
Если это и есть жизнь, то какой в этом смысл?
Павел резко поднялся и пошёл в домик бакенщика.
«Если все раздражают, значит надо поспать. Если я раздражаю всех — надо поесть. Так решается 95 % детских проблем. Спасибо Петьке, научил. Но мой случай, похоже, не детский».
Затопил печку. Одежду — на просушку, аккумуляторы на зарядку.
Может, другу позвонить?
— Привет! — буркул Павел в трубку.
— Здаров! — отозвался жизнерадостный голос.
— Нужна твоя помощь.
— Ого! Кто тут за помощью обратился! Что-то серьёзное?
— Накрывает.
— Ну вот и правильно. Значит — ты нормальный. Хоть и сволочь приличная.
— Спасибо, ага. Я тебя тоже, — ответил Павел.
— Чего: смысл жизни спать не даёт? — догадался друг.
— Скорее, его отсутствие.
— Ну да.
— Что бы ты делал в такой ситуации?
— Я бы оказался в своей ситуации. Но тебе, если хочешь, лучше уж идти до конца. Не по-настоящему, конечно. В уме.
— Это как?
— Представь, что тебе осталось жить один час. Что будешь делать?
Повисла пауза.
— Не знаю. Наверное, попрошу у всех прощения.
— Тебе осталось жить пятьдесят девять минут. Ты всё ещё хочешь быть хорошим для других?
— Да пошёл ты! — беззлобно выругался Павел.
Собеседник сдержанно поржал:
— Короче, звони если что. И ещё. Знаешь, Катька просила сказать ей, если ты выйдешь на связь. Это ваши дела, конечно.
Но мы с ней в одном дворе выросли, она мне не как сестра, но почти родственник. Понимаешь?
— Раз ты обещал — так скажи. Не сильно-то я и прячусь. Как Петька?
— Скучает.
— Блин, зачем я спросил? Ладно, пока.
— Ну, бывай.
* * *
Пятьдесят семь минут.
Была жизнь, да почти вся и вышла. Не так важно то, что было. Что осталось?
Павел прислушался к себе. Пустота? Не-е-ет, что-то есть. Медленно, называя чувства и мысли, он пошёл в глубину. «Всё, что я могу наблюдать — это не я. И кто же тут я?»
Сорок минут.
Двадцать.
Десять.
О! А это что-то новенькое! Странное чувство копится внутри.
Неизрасходованная нежность, а она продукт скоропортящийся. Если никому не отдать — она протухнет. И тогда — хочешь, не хочешь, а с кем-нибудь поделишься. Не носить же в себе эту дрянь.
«Сделай мне кораблик!» — просит Петька и смотрит так… Своих детей у Павла не было, а у Екатерины уже был сын, когда они начали встречаться. Этот кроха сразу принял его в семью: показал ему свои игрушки и подарил самую любимую из них. Вёл себя, так, как если бы они жили вместе всю жизнь.
Новый папа заботился, как мог, терпеливо отвечал на все «почемучки». Ходили на рыбалку вместе. Ничего не поймали, но время провели замечательно. Возил Петьку на плечах, смеялись.
Потому Павел и не ушёл, а сбежал. Испугался, что этот раз — последний.
Жаль, кстати, что кораблик так и не сделал.
Ноль минут.
* * *
Она пришла незаметно. Тихо села на корму соседней лодки. Завернулась в ворот пальто, отгородилась сумкой от реки и тоже стала смотреть на воду. Плотная тишина медленно опускалась вместе с сумерками на вечерний пейзаж. Штиль между днём и ночью. Спустя какое-то время женщина заёрзала и решилась начать разговор:
— Ну что, как поживаешь?
Павел повёл плечами, выпрямился, кинул на неё взгляд и снова повернулся к реке:
— Всё нормально. Работа есть. Питаюсь хорошо.
Она зябко потёрла ладони, осмотрела себя, будто не зная, куда деть руки, и засунула их в карманы пальто, от чего стала походить на нахохлившуюся птицу. Где-то вдалеке раздался протяжный пароходный гудок. Неожиданный порыв ветра сбил несколько листьев с берёзы, бросил их в воду и взлохматил прядь на голове женщины. Она поправила волосы. Её лицо выражало спокойствие и отрешённость, но носки сапог подёргивались:
— Петька спрашивал про тебя.
Павел вздохнул, потёр колени. Выдержал паузу и спросил, повернувшись вполоборота:
— И что ты сказала?
Екатерина подобрала ноги под себя. Глубже засунула руки в карманы, вжала голову в ворот пальто и уставилась в одну точку. Казалось, её увлекает качающийся на волнах буёк. Едва заметно вздохнула и ответила:
— Что скоро приедешь.
Сейчас самое время, когда должны зажечься огни на буйках.
— Спасибо, — ответил он, переведя взгляд от реки на песок под ботинками, опёршись локтями на расставленные ноги.
На буях сработала автоматика. На красных бочкообразных загорелись красные огоньки, на белых конусообразных — зелёные.
* * *
Павел замолчал, пережидая, как с воем и свистом за окном пролетает встречный.
— Спасибо, друг!
