под этим взглядом.
– А что потом? – сглотнув, спросила я.
– Потом они бросают жертву умирать. Радим пришел, когда я умирал. Первого, кто входит в дом с жертвой, должна убить отравленная стрела. Я видел, как они прятали арбалет и натягивали нить у порога… Потому все говорят, что дома те прокляты. Один гибнет, остальные боятся входить.
– А до тебя еще были выжившие после обряда? – осторожно произнесла я.
– Я никогда о том не слышал.
– Мне очень жаль, – прошептала я, отчаянно желая коснуться его руки и боясь это сделать, потому что вдруг поняла, что я и вправду ребенок в этом мире – наивный и доверчивый. И ничего не знаю о жизни.
– С обрядом что-то пошло не так, – вдруг сказал Альгидрас. – С ними не было их Святыни, и ведун ввел в обряд наш Шар, будто хотел сделать обряд сильнее. Шар засветился, как делал, когда к нему обращался наш жрец. Тогда ведун закричал и упал, а в меня хлынуло столько силы, что наступила чернота. Больше я ничего не помню.
– Усилить обряд, – пробормотала я и задохнулась от озарения. – Я знаю, зачем им обряд!
Я даже вскочила на ноги и нервно шагнула в сторону, а потом круто развернулась, не в силах устоять на месте. Альгидрас тоже вскочил:
– Зачем?
– Помнишь, я говорила тебе о Деве? Про легенду? Слушай! – Я схватила хванца за локти. – Мне в голову пришли строчки. Только они были не моими. Не тем, что я писала.
Альгидрас нетерпеливо кивнул, торопя продолжить. Зажмурившись, я заговорила:
– «Говорят, что Каменная Дева знает, когда ее дети нуждаются в ней. Только нет у нее сил помочь, потому что опутали путы высокую грудь да стынут ноги в сырой земле. И только обряды дают ей силу услышать своих детей. И плачет Дева не о погибших в тех обрядах, а о том, что с каждым днем голоса ее детей все тише».
Когда я открыла глаза, Альгидрас смотрел на меня потрясенно.
– Ты! Ты!
Он вырвал руки из моей хватки и крепко прижал меня к себе, стиснув так, что стало трудно дышать. И в тот миг, когда я почувствовала рядом с собой его гибкое сильное тело, я вдруг осознала, что я дома. Меня накрыло таким ощущением завершенности, физической и эмоциональной, что я зажмурилась. Кажется, Альгидрас почувствовал это, потому что неловко отстранился и выпустил меня из объятий.
– Выходит, Дева – Святыня кваров, – кашлянув, произнес Альгидрас. – А обряды… если верить этим строкам… Обряды нужны им, потому что она не с ними… Боги! Они ее просто ищут.
– Ищут?! Они гробят столько жизней ради поиска?!
Это кем же нужно быть, чтобы такое творить? И кем нужно быть, чтобы так спокойно об этом рассуждать? Я неверяще уставилась на Альгидраса. Он, кажется, правильно понял мое возмущение, потому что глубоко вздохнул и запустил пальцы в волосы.
– Ты не понимаешь, что такое Святыня, – негромко сказал он и отвел взгляд в сторону. – Она зовет их. Они не могут иначе.
Я покачала головой. От меня он понимания в этом вопросе не дождется. Уж лучше я буду наивным ребенком.
– Сколько все-таки всего Святынь? – спросила я, намереваясь по максимуму использовать его откровенность. Условную откровенность, потому что у меня по-прежнему не было никаких гарантий, что он не лжет.
Альгидрас то ли не почувствовал моих сомнений, то ли сделал вид:
– Получается, что мы точно знаем о трех.
– У нас только домыслы.
– И рисунок княжича.
Я не сразу сообразила, что он имеет в виду.
– Женщина на рисунке – это Дева? – уточнила я.
Альгидрас медленно кивнул.
– Почему ты так решил?
– Княжич нарисовал, – серьезно пояснил он.
Я прыснула, намереваясь сообщить, что они с Миролюбом – два клоуна: в одном внезапно проснулись художественные способности, а второй тут же записался в главные ценители искусства, когда меня осенило:
– Слова про Деву пришли мне в голову, когда я целовалась с Миролюбом.
Альгидрас сощурился:
– Ты уверена?
– Конечно, уверена! То есть не когда целовалась. Целовались мы потом, а до этого мы… – Я запнулась под его внимательным взглядом и с раздражением подумала, чувствует ли он ко мне хоть что-то или же просто осознает необычность моего появления здесь и мою полезность? Это вдруг стало важным. И не из романтических побуждений. Я должна была понять, что происходит.
– Миролюб рассказал о плене, и потом мне пришли в голову эти слова.
Про поцелуй я решила больше не говорить.
– Что он рассказывал про плен?
– Что был ребенком и знал, что его не собирались возвращать отцу. И потом, в бреду, видел, как плывет по реке к мертвому деду, а потом услышал слова отца Радима, мол, рано ему еще помирать. Вот и все.
Альгидрас медленно подошел к скамейке и сел на нее, обхватив голову.
– Ты подумала о Деве рядом с княжичем…
– Почему ты думаешь, что это что-то значит? А что, если я подумала о Деве, потому что он рассказал о том, что его готовили к обряду?
– Они не могли провести над ним обряд. Его род был в безопасности.
– Может, это другой обряд?
– Или не квары… – выпрямился Альгидрас и посмотрел прямо перед собой.
– Что ты хочешь сказать?
– Всемилу ведь тоже похитили не квары, – произнес Альгидрас и без перехода добавил: – Книги, которые вы купили на торгах… Выходит, там речь о Деве.
– Ты же сказал, что в монастыре вам говорили, будто Святыня одна – Священный огонь.
– Книги не из монастыря. Их оставил мне перед смертью Харим. В детстве я их не читал, а всю последнюю неделю за ними провел.
Я даже не слишком удивилась тому, что полуживой после суда Альгидрас неделю просидел за книгами. Вместо этого спросила:
– Что там сказано?
– О четырех стихиях: Воды, Воздуха, Огня, Земли.
– Но если верить рисунку Миролюба – поверить не могу, что мы всерьез это обсуждаем! – то там всего три предмета. Дева, Огонь и Шар. Я не знаю, как с математикой в вашем мире, но у нас три не равно четырем. Тебя не смущает, что этих ваших Святынь явно не хватает на все стихии? И что к чему относится? Ну, с огнем понятно…
– Шар – Воздух. Дева, получается, вода. Раз кварам нужны реки крови для того, чтобы дотянуться до нее.
Я, не удержавшись, поежилась от его равнодушного тона.
– А где же Святыня земли?
– Я бы и сам хотел знать…
Я прижала ладони к вискам, опускаясь на лавку рядом с Альгидрасом.
– Ненавижу книги о волшебниках!
Удивление Альгидраса я скорее почувствовала, потому что сидела зажмурившись.
– Размахивают палочками, говорят непонятные слова…
Альгидрас ничего не ответил, и я, открыв глаза, на него покосилась. Он сидел рядом со мной, отклонившись, и разглядывал меня так, будто у меня выросла вторая голова.
– В моих книгах ничего такого нет, – серьезно сказал он, и я, не выдержав, расхохоталась.
– Забудь. Это была шутка. Скажи лучше, что такое Святыня?
– Средоточие всего сущего, – повторил Альгидрас.
– А можно своими словами и без пафоса?
– Без чего?
– Понятно объясни! Что такое «сущее»?
Альгидрас задумался, словно до этого ему в голову подобный вопрос даже не приходил, потом медленно произнес:
– Сущее – это… все.
– Что «все», Альгидрас?
– Все, из чего состоит мир, – ответил он, впрочем, как-то неуверенно.
– Иными словами, ты не знаешь.
Он закусил губу и всерьез задумался, а потом усмехнулся:
– Ты права. Я так привык к этому, что… Смешно.
– Не очень. Учитывая то, что нам это ничего не дает.
Мы некоторое время молчали, а потом я все же решилась:
– Я должна кое-что тебе рассказать.
Он снова одним плавным движением соскользнул с лавки и устроился на корыте, почти у моих ног.
– Слушаю.
И были в его тоне серьезность и готовность слушать. Как часто в моей жизни меня слушали вот так? Кажется, никогда.
– Сегодня я увидела Деву во сне. То есть я не знала, что это Дева. Только сейчас поняла, что это была она. Что это был не сон.
Я как могла подробно описала видение. Вдруг оказалось, что оно отпечаталось в памяти в мельчайших деталях. Возможно, Альгидрас и обошелся бы без рассказа о том ужасе, который я испытала, когда увидела пустые ладони статуи, однако я намеренно описывала каждую мелочь. Хванец неотрывно смотрел в мои глаза, и в другой раз мне, возможно, было бы неуютно под таким взглядом, но сейчас во мне еще были живы отголоски кошмара: сердце колотилось, а горло пересыхало от первобытного ужаса.
Когда я закончила, Альгидрас не проронил ни слова. Он еще некоторое время рассматривал меня, а потом вдруг невесело усмехнулся и пробормотал:
– Вот теперь мне захотелось узнать, кто ты.
– Ты понимаешь, что это значит? – Я чувствовала себя слишком неуютно для того, чтобы поддержать его шутку.
Он медленно кивнул.
– Ты увидела момент разделения Святынь. Диво, что все ограничилось обвалом. Скажи, они говорили что-либо? И каким
