— Она делает это от чистого сердца, потому что ты ей нравишься и она обожает твои статьи. Кроме того, я сказала, что ты согласился помочь в проведении телефонного аукциона.
— Что-то не припомню, чтобы я давал согласие. Впрочем… Что я должен буду делать?
— Просто сидеть на телефоне и записывать ставки, которые будут называть люди со всех концов нашей необъятной страны. Твой чарующий голос заставит их удвоить цену… Сейчас я дам тебе коробку для Килти.
С покупкой под мышкой Квиллер направился в сторону автостоянки. По пути ему попалась контора Мак-Вэннела и Шоу, и он решил зайти похвастать приобретением.
— Где ты раздобыл этого уродца? — прогремел Мак-Вэннел, но тут же добавил: — Хотя беру обратно это нехорошее слово — он похож на тебя.
— У тебя есть десять центов? Я покажу, как он действует.
Биг Мак положил монетку Килти в ладонь и нажал на рычаг.
Шотландец моргнул и сунул монетку в карман.
— Эй! А обратно он её вернет?
— Нет, конечно. Это же копилка, банк. Ты что, налётчик?
— Ну, знаешь, Квилл, это чистый грабёж. Надо позвать Горди. — Он связался с компаньоном по переговорному устройству.
— Что у вас тут происходит? — спросил появившийся Гордон Шоу.
— Сеанс чёрной магии, — ответил Квиллер.
Ещё один десятицентовик исчез в кармане Килти, и партнер Мак-Вэннела залился счастливым смехом.
— Надо показать это Скотти, — сказал он.
Владелец находившегося через улицу магазина мужской одежды так хохотал, что из-за стенки прибежал встревоженный портной и тоже стал жертвой чугунного грабителя.
Квиллер вошёл во вкус и решил непременно обчистить коллег из «Всякой всячины». В отдел городских новостей он зашёл в тот момент, когда сотрудники, сдавшие в печать очередной номер, отдыхали, перед тем как приступить к следующему. Сгрудившись вокруг Килти, они стали шарить по карманам в поисках десятицентовиков. Вскоре к ним присоединились женщины из литературного отдела и главный редактор. Из своего кабинета появился Арчи Райкер, чтобы выяснить, из-за чего такой шум. Килти до того всем понравился, что никому не было жалко пожертвовать ему десять центов, хотя Арчи заметил, что вполне хватило бы и цента.
— Джуниор Гудвинтер назвал это ограблением по-пикакски: не ты грабишь банк, а банк грабит тебя.
Покинув здание, Квиллер стал на два доллалара богаче, что ещё долго служило поводом для шуток его сотрудникам.
B амбаре всякое новое приобретение воспринималось подозрительно, пока проверка не показала, что оно безопасно. Сиамцы обнюхали руку Килти, его мигающие глаза и усы, после чего Юм-Юм потеряла к нему всякий интерес и удалилась. Коко же ещё долго и внимательно разглядывал копилку, близоруко щурясь, пока до него не долетел тревожный сигнал с востока. Шея его вытянулась, уши прижались. Кто-то приближался к амбару по дорожке от Центра искусств.
Квиллер вышел встретить нежданного гостя и увидел, что это десятилетний мальчишка с фермы Макби.
— Калверт! Вот приятный сюрприз! Я вспоминаю тебя каждое утро, читая очередную календарную мудрость.
— Правда? — откликнулся мальчик.
— Чем могу быть тебе полезен?
— Папа сказал, что я могу попросить вас кое о чём
— О чём же?
— Вы не достанете мне автограф Боза? Папа говорит, что он работает в вашей гостинице.
Этого Квиллер сделать, понятно, не мог и решил увести разговор в сторону.
— Дело в том, что это не моя гостиница, — сказал он. — Она принадлежит Фонду К. Просто названа в честь моей матери.
— А… — произнёс Калверт. Он не видел тут связи с тем делом, из-за которого пришёл.
— И потом, это теперь не просто гостиница, а отель, более комфортабельный и шикарный.
— Понятно.
— А ты видел, как Боз метал ствол в субботу?
Мальчик покачал головой.
— Я читал об этом в газете. И в школе все об этом говорят.
— К сожалению, Боз на этой неделе не работает, так что давай подождём и посмотрим, что будет дальше. А как дела в школе?
— В порядке! — ответил Калверт и убежал.
Перекусив на скорую руку, Квиллер отправился на заседание Генеалогического клуба, проходившее в Старой каменной церкви на Парковом кольце. У входа его встретили Ланспики.
— Все с нетерпением ждут тебя, — сказала Кэрол.
— Откуда такое нетерпение? Они ожидают, что я буду выполнять акробатические трюки или изображать кого-нибудь в лицах?
В зале для собраний ожидало человек двадцать, сидевших по кругу. Квиллер обошёл круг, обмениваясь рукопожатиями. Все здесь были людьми его возраста или старше; представлять его никому не требовалось. Каждый неизменно бросал взгляд на его усы и произносил что-нибудь вроде: «Читал вашу последнюю статью… Откуда вы только берете идеи для вашей колонки?.. Как поживают сиамцы?»
Решив по-быстрому кое-какие организационные вопросы, приступили к основной части. Один из членов клуба зачитал отчёт о своих генеалогических изысканиях, проведённых в Ирландии, после чего и другие сообщили об открытиях, сделанных ими с помощью старых семейных документов, судебных отчетов, кладбищенских записей и военных архивов.
Наконец Ларри объявил, что присутствующие с удовольствием выслушают почетного гостя
«Вот паршивец, — подумал Квиллер. — Мог бы и предупредить». Тем не менее он поднялся, оглядел всех и поморгал, прикидывая, как бы получше справиться с задачей. (При этом ему пришло в голову, что выглядит он, наверное, совсем как Килти.) Затем своим звучным голосом он произнёс:
— То, что я здесь услышал, было для меня в некотором роде откровением. Я представляю собой, можно сказать, некий затерявшийся в пустоте объект: у меня нет родных, нет семейных преданий и записей, я не знаю даже имени своего отца. Он умер до моего рождения, и мать никогда не говорила мне ни о нём, ни о его родителях.
Тем из вас, в чьих семьях все рождения и смерти обязательно заносятся на скрижали семейной истории, не может не казаться странным существование такой личности, как я. Мне же, единственному ребенку у матери, это представлялось вполне нормальным. Мне даже в голову не приходило поинтересоваться своими предками — я был слишком занят уроками, бейсболом, участием в драмкружке, чтением книг о собаках и лошадях и стычками со сверстниками.
Мать умерла, когда я учился в колледже, а вскоре все семейные записи погибли при пожаре… Единственное, что я могу рассказать о своем происхождении, так это то, что мы жили в Чикаго, девичья фамилия матери была Макинтош, а моя фамилия пишется через «в». Больше я ничего не знаю. На этом моё выступление можно считать законченным.
Его признание глубоко тронуло всех присутствующих, и несколько мгновений в зале стояла тишина, за которой последовали аплодисменты. Какая-то женщина всхлипнула. Сказать, что жизнь ему выпала нелегкая, было бы преувеличением, однако случился в ней тёмный период, когда он потерял всё, включая уважение к самому себе.
