На вечеринке с пиццей Конни упомянула, что берёт недельный отпуск, чтобы обосноваться в «Ивах», а Квиллер упомянул, что очень хотел бы расспросить её о жизни в сегодняшнем Хиббард-Хаузе. «У вас или у меня? – спросила она. – У меня – дикий хаос».
В понедельник днём она позвонила в дверной колокольчик кондо под номером четыре, извинилась за свой непрезентабельный вид и сказала, что ей нужно полчаса отдохнуть.
Квиллер предложил кофе или сок, и она выбрала последнее.
– Меня предупредили, какой у вас кофе, Квилл. Говорят, ему не хватает всего градуса, чтобы попасть под запрет.
– Где вам удобнее? – спросил он. – За столиком у окна или в одном из кресел – любимом лежбище кошек?
– В кресле среди кошачьей шерсти. Я вконец вымоталась.
Квиллер принёс сок, поставил диктофон на кофейный столик и задал первый вопрос:
– Как Хиббард-Хауз – этот полуторавековой монстр – приспосабливается к современным условиям жизни?
– На втором этаже – четыре просторные спальни с высокими потолками и кроватями с балдахином. К каждой примыкает собственная гостиная и шикарная ванная в помещении, которое раньше, когда внутри дома ещё не было канализации, называли ватерклозетом. Второе поколение Хиббардов без конца принимало гостей, и гости оставались на неделю, а то и на месяц. Всё равно что жить в телесериале: год или год с небольшим там хорошо, но это отнюдь не то место, где хотелось бы остаться до конца жизни. Фактически две другие «гостьи» тоже на днях выезжают. Одна, старшая сестра-хозяйка в госпитале, получает должность в Рочестере, вторая, учительница, выходит замуж.
– Значит, в пансионе остаются только мужчины?
– Говорят, есть целый список желающих там поселиться, но некоторое время это будет сугубо мужской дом. Мужская часть – в старом гостевом доме, ярдах в ста за главным зданием. Меня на их пьянки туда не приглашали, но вы поговорите с братьями Виски или с Джадом Амхёрстом. Джад очень милый человек. Откровенно говоря, мы думали, Вайолет стоило выйти за него. Но у него семья в Техасе, и его зовут туда, чтобы он помогал с внуками.
Последовали ещё вопросы, и Конни рассказала о рождественской ёлке в двадцать футов высотой которая в каком-то году украшала фойе… об ужинах-пикниках на веранде летом, и как однажды к крыльцу подошёл за гостинцем олень… о партиях в бридж и в пинг-понг… и, после появления Олдена, художественном чтении пьес в библиотеке и концертах классической музыки в музыкальной комнате.
Квиллер не без удовольствия представил себе, как притихшие братья Виски чинно слушают художественное чтение…
– И все охотно участвовали в этих мероприятиях? – полюбопытствовал он.
На мгновение Конни задумалась.
– Пока Вайолет была в доме матерью, мы принимали всё, что она предлагала. Она, знаете, очаровательна как хозяйка. Но после того как Олден вошёл в нашу счастливую семью, всё стало иным. Его образованность произвела на Вайолет необычайное впечатление, и она позволяла ему выбирать пьесы… Ну зачем мне рассказывать вам обо всех семейных секретах, Квилл?
– Я буду обращаться с ними очень осторожно, -заверил он её, а затем добавил тем проникновенным голосом, от которого тают айсберги: – Не для записи. Как приняли замужество Вайолет? Хорошо?
Конни нахмурилась.
– Не совсем, – обронила она. – Не скажу за мужчин, но нашей женской половине её выбор показался скорее плохим. И не спрашивайте меня почему. Это так… ощущение…
В шесть часов прибыл Кеннет на взятой напрокат машине. Он привёз две коробки с ужином от Луизы и был с радостью встречен Квиллером и двумя любопытными сиамцами.
– Погодите, сейчас услышите, что я привёз! – сказал он, размахивая диктофоном.
– Да входи же. Послушаем, пока разогревается ужин. Садись вон туда. – И Квиллер указал на два кресла с подушками, стоявшие друг против друга на пушистом ковре ручной работы – в его густом ворсе ноги утопали по щиколотку.
– Вот это ковёр так ковёр! – воскликнул Кеннет.
– Кошки тоже так думают.
Квиллер разлил по стаканам коктейль К., и они стали слушать мужской голос – не старый, не молодой, – рассказавший следующую историю:
Меня зовут Генри Ньюсем, я художник и обойщик, уже отошедший от дел. В Хиббард-Хаузе я никогда не работал. Они приглашали только высокооплачиваемых мастеров из Центра. Но пока подрастал, кое-что слышал от моей матери. Девчонкой она устроилась к ним в дом прислугой, выполняла любую работу. Было это чуть ли не сто лет назад. Мне уже восемьдесят. Звали её Лавиния, так и я дальше буду её называть.
(Покашливание.)
Прошу простить меня. Это аллергия. Мистер Мак-Мерчи говорит, вас интересуют всякие истории про этот огромный старый амбар. Не для хулы, а для дела. Так вот. Одну такую историю рассказывала моя мать… историю, из которой мировое кино можно сделать. Тогда, в молодые наши годы, мы так думали. А так это или не так… Вот она.
В ту пору хозяином дома был мистер Джеффри, как мы его тогда называли. Лавиния говорила о нём: хороший человек. А вот хозяйке его угодить было трудно. У них росла дочка, и всё у неё шло наперекосяк. В те дни таких называли шальными девчонками. Она сбежала с мужчиной в Милуоки или куда-то ещё. В доме её имя произносить не разрешалось.
(Кашель.)
Ну а парень оказался из драчунов, бил её смертным боем, и она приплелась обратно в Хиббард-Хауз, да с младенцем. Ничего не скажешь, она себя уронила. Мать ей беспрестанно повторяла: «Я тебе говорила!» А Лавиния её жалела.
(Кашель.)
Среди прочего велели Лавинии вывозить дитё дышать воздухом – когда позволяла погода. В доме была нарядная детская коляска, и Лавиния катила её кругом да кругом по грязным дорогам поместья. Их тогда не мостили. Автомобили только-только появлялись. У Хиббардов, правда, он был: открытый кузов и занавески по бокам.
Однажды, когда Лавиния толкала перед собой коляску, рядом вдруг вырулил автомобиль. Напугал её до смерти. В нём сидело двое мужчин, и один из них выскочил и схватил из коляски дитё. Лавиния кинулась в дом, крича; «Украли ребёнка! Ребёнка украли!» Она считала себя виноватой и так убивалась, что занемогла, и её уложили в постель. А миссис Хиббард сказала своей опозоренной дочери: «Я тебе говорила!» Бедняжка пошла и утопилась в одном из прудов.
(Кашель.)
Лавиния не захотела там дальше работать, взяла расчёт и ушла, а нам говорила, что так никто и не узнал, что случилось с ребёнком, да никто и не пытался узнать.
– Замечательная история, Кен! Добудь ещё две-три таких же, и мы сделаем тебя помощником редактора.
– Вы это всерьёз? Мистер Хаггис обещает ещё одну историю – как Хиббард-Хауз выдержал самый страшный в прошлом веке снегопад, когда ни снегоочистителей, ни телефонов и в помине не было. В доме ухода за престарелыми есть женщина, чья бабка служила у Хиббардов. Завтра я, пожалуй, схожу к ней после работы. Правда, вечером посетителей туда не пускают, но я попросил босса отпустить меня часа на два раньше – когда газету уже сверстают. Я сказал ему, что это для вас. Он разрешил.
