вполне твердо, но разве кто-то из мужчин сможет отказаться от женской заботы? Аккуратно скользнув в карман его широких штанин, я оставила мужчину на попечение профессионалов и быстро выскользнула на улицу.
– Успешно? – поинтересовался Папазян.
– Обижаешь! – показала я свой улов в ладони.
– Кто, говоришь, тебя карманному ремеслу обучал? – Гарик внимательно наблюдал за тем, как я осматриваю салон в ультрафиолетовом свете.
– Карманники и обучали, – невозмутимо ответила я, мысленно пообещав целый ящик деликатесов для Вени на двадцать третье февраля. – Смотри, – указала я на пассажирское сиденье и приборную панель напротив.
Черные пятнышки перемежались вместе со светящимися в ультрафиолете брызгами.
– Убирай! – приказал Папазян.
– Я была права! – тыкала я в лицо Гарику неопровержимыми фактами.
– Слушай, сами по себе эти пятна мало что доказывают без экспертизы. А на нее еще нужно разрешение выбить. Пока что без четкого мотива убийства ни один судья нас и близко к Овчинникову не подпустит. Эти пятна не обязательно человеческая кровь. Вдруг они на охоту ездили? Или у них мясо протекло неудачно?
– Но ты посмотри, – я хотела снова включить фонарь.
– Иванова, ты сейчас ДНК разрушишь, и тогда точно никаких улик не будет!
Пришлось подчиниться. Папазян был прав. Долгое облучение ультрафиолетом действовало на кровь разрушительно, уничтожая то главное, что действительно ценилось криминалистами во всем мире.
– А еще, – и тут мое ликование было ничем не скрыть, – это синяя «Хонда»! Понимаешь, к чему я клоню?
Гарик склонился над бампером, внимательно осматривая покрытие.
– У него своя автомастерская, уж покрасить могли оперативно, – предупредила я возможные возражения.
– Могли, – примирительно сказал Гарик. – Возвращай ключи и поедем, подумаем еще.
Глава 30
Мы сломали головы, пытаясь отыскать хоть одну причину, по которой Кирилл мог стать неугоден Овчинникову. В какой-то момент Гарик был готов принять мою версию о слишком заботливом отце, но потом все же передумал.
– Слушай, а что, если мы пока просто последим за ним? – предложила я. – Проверим его родственников? Может быть, что-то и появится?
– Мысль, прекрасная в своей безнадежности, Таня. И я готов оказать тебе посильную помощь, но, как говорится, в обход кассы. Потому что для этого нет веских улик.
– А может, я проверю его телефон по геоданным?
– Танька, у меня связаны руки. Действуй сама, я по возможности прикрою тебя. Но на официальное содействие пока можешь не рассчитывать.
Как ни печально, но Гарик был прав. Это дело вполне могло стать той неразрешимой загадкой, которая, как больная мозоль, не дает покоя, стоит случайно задеть ее. Нераскрытые преступления составляли пусть и крайне малый процент от всех правонарушений, но почти каждое из них было поразительным в своей наглости.
Один только аптечный стрелок наделал столько шума много лет назад, но сих пор так и не удалось выяснить, кто он и зачем расстреливал людей в аптеках. Хотя косвенных улик, как и в случае с гибелью Кирилла, хватало. Проблема в них состояла всегда в слишком широком диапазоне трактовок. Поиски правды в этом случае очень напоминают школьное упражнение по составлению рассказа с несколькими одинаковыми словами. На весь класс не будет ни одной повторяющейся истории.
В такие моменты начинаешь цепляться за соломинку. Часто бывало, что разгадка лежала прямо перед носом, стоило только правильно понять особенность характера жертвы. Все, что мы видим, есть не более чем удачно созданная проекция нашего субъективного воображения. Реальный же человек так до конца и остается неузнанным. И это вполне естественно, учитывая, сколько разных личин носит каждый из нас.
К примеру, тот же Александр. Определение «сложный человек», безусловно, подходило к нему, вот только действительность была иной. Все дело в нюансах. Он, безусловно, был прямолинеен, закрыт, резок, не терпел компромиссов. Но ведь за то непродолжительное время, что мы с ним оказались знакомы, я узнала, что он благородный и щедрый мужчина, то, как он опекал Асю и Алевтину Ивановну, трогало до глубины души.
Так каким же был Кирилл Зябликов? Что в нем было такого, за что с ним так жестоко расправились? Он был разный, но, как ни старайся, характер не спрячешь. И он прорывался в общении с друзьями, с родственниками, даже с любимой девушкой. Владимир Викторович сказал, что Кирилл был азартен, общителен, импульсивен, с обостренным чувством справедливости и задатками лидера. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, что с таким набором качеств можно легко влипнуть в историю. А если прибавить к этому, что Кирилл очень стеснялся своего прошлого и не был до конца откровенен с Асей, даром что жил с ней под одной крышей почти год, общая картина приобретала не столь идиллический вид.
В таких раздумьях я прошла почти два квартала до набережной. Небольшая пешеходная зона упиралась в блошиный рынок, на котором вперемежку продавали предметы не такого далекого советского быта, невнятные поделки, старое вязание и целые развалы технических запчастей, о назначении которых я бы никогда не догадалась.
Торговали просто, используя ящики вместо витрин. Некоторые умельцы ухитрялись сделать прилавки из складных столов и стоек для одежды, но часто это были «скатерти-самобранки», раскинутые прямо на земле с аккуратно разложенным товаром.
Я остановилась возле одного из них. Откуда-то из чашки на меня смотрели иглы для старых проигрывателей. Рядом лежала старая пластинка с записью оперы «Евгения Онегина» с Лемешевым в партии Ленского.
– Пластинка, наверное, затертая? – спросила я у помятого, но озорного на вид мужичка.
– Посмотрите, девушка. – Он аккуратно достал из рваной мягкой обложки пластинку, держа ее за ребра озябшими от холода пальцами, и показал на свет. – Чистая пластинка. Я тщательно товар осматриваю. Тот, что с браком, – он кивнул в сторону коробки, – со скидкой. Сам ценитель, так что понимаю.
Пластинку я взяла, как и иглы от проигрывателя, для бабушки Папазяна. Елена Сергеевна умела произвести приятное впечатление. Рядом с ней хотелось быть немножечко старомодной, посылать записочки, благодарить за приглашения, слать гостинцы и носить кружевные перчатки. Мне досталась парочка таких от бабушки. Она сама вязала их тонким крючком, выбирая нитки белого ириса. Я с удивлением поняла, что испытывала легкую ностальгию по тому времени, воплощением которого сейчас для меня стала бабушка Гарика.
Рядом с блошинкой раскинулся небольшой сквер, одной из сторон выходящий на старое кладбище. Все, что от него уцелело, это несколько могил начала девятнадцатого века, пара надгробий с замысловатой архитектурой и маленькая часовенка, которую вот уже несколько лет пытались отреставрировать.
Я купила себе в киоске безалкогольный глинтвейн и спустилась ближе к реке. Прогуливаясь по набережной, я подумала, что слежка за
