дядя Брайан? — спрашивает Стелла, пытаясь вести счет на пальцах.
Я бы хотела объяснить, но мы уже в магазине. Внутри меня встречает маслянистый, хлебный запах дома. Мистер и миссис Коста тепло приветствуют детей и меня. Томми подбрасывает тесто за прилавком. Из кухни доносится стук, где, как я полагаю, работает Мерили. Нико стоит у кассы. Джио и Лука что-то собирают у окна. По радио играют рождественские гимны.
Это идеальная сцена. Но, боюсь, что скоро мне придется с ней попрощаться.
К моему удивлению, они, похоже, не знают о том, что произошло в Нью-Йорке, или делают вид, что не знают.
Томми настаивает, чтобы я попробовала кусочек пиццы, которую он назвал «Бруно».
Конечно, она восхитительна.
Мерили следует за ним с пирогом.
— По приказу Фрэнки, детям никакого пирога, — шепчу я.
Она приветствует меня.
— Как мама сказала, так и будет. — Затем она обсуждает со мной несколько идей, которые у нее есть, и спрашивает, впишутся ли они в бюджет.
Я хочу сообщить ей хорошие новости, но правда в том, что мне лучше уволиться. Мы с Бруно с трудом уживались как начальник и подчиненный, и вряд ли теперь у нас что-то получится наверху — если он решит остаться, а не уехать на работу за границу. В любом случае, мне лучше уйти. Пока бабушка с дедушкой занимают детей, я поднимаюсь наверх, чтобы собрать вещи.
После того как убрала рождественские украшения, сложила содержимое своего стола в коробку и убедилась, что все готово к завтрашнему дню, потому что я предложу Бруно уведомление за две недели, если он не захочет, чтобы я немедленно ушла, снизу доносится знакомый голос.
Это рокочущий, авторитетный голос.
— Она не отвечает на звонки, а ее грузовик припаркован напротив пекарни.
— Домино! — кричу я, бросаясь вниз по лестнице и падая в объятия брата.
На его лице мелькает облегчение, в то же время на меня смотрит другая пара глаз. Угольно-серые, которые раньше тлели. Теперь они холодные. Свет в них погас. Я отворачиваюсь, успокоенная присутствием брата.
— Ты брат Глории? — спрашивает Томми, протягивая руку. — Я не знал, что в город приезжает ее семья. У тебя есть где остановиться? Буду рад видеть тебя в своем доме.
— Спасибо. Приехал на день раньше, потому что... — Дружелюбный взгляд моего брата меняется на жесткий, когда он отворачивается от Томми и осматривает каждого из присутствующих братьев Коста по очереди, словно оценивая, кого из них собирается убить.
В комнате становится жутко тихо, за исключением певца, исполняющего рождественские песни через динамики.
Я прочищаю горло и представляю всех присутствующих, оставляя Бруно напоследок. Он выглядит изможденным и, кажется, отрастил недельную щетину, хотя я знаю, что тот брился вчера. Мой брат пожимает всем руки, и его хватка становится особенно крепкой, когда он доходит до Бруно.
— Так ты Бруно, да? Пойдем со мной. — Ноздри Доминика раздуваются, а глаза горят.
— Нет, — говорю я. — Это, наверное, не очень хорошая идея.
— Глория, он поможет мне перевезти твои вещи. — Слово Доминика — закон.
Когда они выходят, даже радио замолкает.
— Мы увидим дядю Бруно снова? — спрашивает Чарли, как будто он тоже знает, что это могло быть и смертным приговором.
— Конечно, — говорит Томми и вопросительно смотрит на меня.
Я вздрагиваю.
— Он немного слишком опекает меня.
— Судя по тому, как вы с Бруно выглядели, когда вернулись порознь, я так понимаю, что в Нью-Йорке все прошло не очень хорошо, — замечает Томми.
Не знаю почему, кроме того, что они семья, но я беспристрастно рассказываю им о том, что произошло.
— Фрэнки говорит, что ему жаль.
— О, он сожалеет, — говорит Томми.
— Или будет, — бормочет Нико.
— В том-то и дело. Если он не заинтересован в нас, я не хочу, чтобы он чувствовал себя вынужденным или...
— О, он заинтересован, — говорит Фрэнки из дверного проема. — Он просто идиот, как я и говорила. — Неся коробку с кондитерскими изделиями, она продолжает разглагольствовать о больших мужчинах с большим эго, которые боятся больших чувств.
Я замечаю, что Лука куда-то уходит.
Невозможно не считать минуты до того момента, когда Доминик и Бруно появятся живыми и с целыми конечностями и пальцами. Я вздыхаю с облегчением.
— Твой брат может дать фору любому из нас или Хокинсу, — говорит Джио.
— Он коп, — говорю я, как будто это все объясняет.
— Рад знать, что у тебя есть поддержка. — Нико подмигивает мне.
— Между прочим, у тебя также есть мы, — говорит Томми. — Но, как сказала Фрэнки, Бруно вел себя как идиот. С тех пор, как решил называться Брайаном.
Братья тихонько подшучивают над Бруно, пока он не подходит.
Распрямив плечи, он говорит:
— Глория, можем поговорить?
Я смотрю на брата. Он коротко кивает.
— Конечно. — Я оглядываюсь по сторонам, но никто не уходит.
— Ничего, если мы прокатимся? — Я не уверена, спрашивает ли Бруно разрешения у меня или у Доминика.
Дом снова кивает.
— Конечно. — Но прежде чем мы выходим на улицу к «Ауди» Бруно, я подхожу к брату.
Он поднимает руки вверх.
— Прежде чем ты что-то скажешь, я обещаю, что этот человек позаботится о тебе.
— Под угрозой своей жизни?
— Нет, потому что он искренне заботится о тебе, — Доминик говорит так, будто провел тщательное расследование.
— Откуда ты знаешь?
— По тому, как он посмотрел на тебя, когда ты спустилась вниз.
Я вопросительно поднимаю брови.
— И ты все равно взял его на смертельную прогулку?
— Он был на моем радаре еще до того, как ты меня представила. Не забывай, это моя работа.
— Как офицера полиции?
— Как твоего брата. Кроме того, я знаю это, потому что он сказал мне. А теперь иди и послушай, что он скажет, с открытым умом... и сердцем.
Я повинуюсь приказу и выхожу на улицу. На заднем сиденье машины лежит кондитерская коробка, вокруг которой повязана красная ленточка.
Тишина заполняет салон машины, когда Бруно едет по городу. Уголки его глаз морщатся, пока он сосредоточенно смотрит на дорогу. Мужчина несколько раз открывает и закрывает рот, как будто собирается заговорить, но ничего не говорит. Когда проезжаем поворот на Акорн-лейн, я начинаю задаваться вопросом, куда мы едем.
— Мне
