Они ж все такие занятые… — вздохнул Габри.
— Я хотел тебя спросить.
— Да? Я весь внимание! Вернее, э… Слушаю тебя внимательно, как никогда!.. — Габри, считая мгновения, помолчал. — Тебе несмешно?.. — оценил он реакцию Михаила.
— Нет. А что ты сказал смешного?
— Нет, ничего. Просто некоторые почему-то целый день надо мной смеются, — поджал губы Габри, отчего вид у него стал до смеха серьезным.
— Ты не видел Иегудиила? — поинтересовался Михаил.
— Нет. А что такое?..
— Я волнуюсь за него. Его не было в саду уже несколько месяцев, — на лбу Михаила, не касаясь основания переносицы, выделилась поперечная морщина.
— Ты же знаешь Гуда! Он как забьется в свою пустыню, так полгода там сидит в лучшем случае!..
— Да, я знаю. Но что-то мне все равно неспокойно. Я пытался с ним связаться, но…
— Он, наверняка, слишком занят покорением самого себя, — успокоил Габри. — Ты ему только помешаешь своими птицами.
— И его ангелов я что-то уже давно не видел.
— Если хочешь, я через своих наведу справки, уж они-то везде шныряют. Хоть кто-нибудь, верно, видел хотя бы одного из его ангелов. Если хочешь, я вообще дам задание разыскать его…
— Нет, вот этого не надо. Если он, правда, занят, то мы можем разбить все его труды.
— Да, ты прав, — согласился Габри. — Ты только не переживай, он объявится.
— Очень хочу с ним поговорить, — сказал Михаил. — Кстати, Иеремиила тоже что-то давно не видать…
— Ой, его я встретил недавно! Он тебе, кстати, привет передавал, я забыл сказать!.. Говорил, что никак не может с тобой состыковаться и обещал прийти на мой вечер. Вечер! — озарило Гавриила. — Совсем забыл! Мы собираемся во вторник вечерком посидеть все вместе на поляне огненного ангела, попеть песни. Приходи.
— Хорошо, я приду, если ничего срочного не будет, — пообещал Михаил. — Только давай обойдемся без волынки, пожалуйста.
— Ладно, как хочешь, — кивнул Габри. — Только гитара и арфа.
— Вот и отлично. Тогда я пойду, увидимся, Габри, — Михаил тронул брата за плечо.
Гавриил прищурил глаза.
— Погоди, не дергайся, у тебя ресничка, — он протянул руку и снял со скулы брата темный волосок. — Загадай желание и сдуй ее.
— Я не знаю, какое у меня желание.
— Так ты подумай!.. У всех есть желания! Давай, только дуй сильнее, если не улетит, то не сбудется, — он поднес подушечку пальца к лицу брата.
Михаил помедлил, обдумывая.
— Придумал. Только ты дунь сам, пожалуйста. Ты у нас воздушный, у тебя лучше получится, — попросил он.
Габри надул щеки и дунул так, что ресница улетела в неведомые края.
— Кстати, — Михаил глянул по сторонам. — Ты не видел Агни?..
— Я?.. Видел. Она заходила. Когда-то давно… Она иногда заходит ко мне. Но потом уходит. А потом опять заходит и снова…
— Я понял-понял, — улыбнулся Михаил. — Значит, сейчас ее тут нет?
— Не вижу, — Габри обернулся. — Если она только в вазе прячется, — он заглянул меж цветов. — Нет. А что такое?
— Нет, ничего, просто ощущение такое… Как будто она… Но ладно, неважно. Пока, Габри.
— Пока, Миша, — Габри расплылся в лучезарной улыбке.
Михаил на прощание взъерошил итак торчащую прядь волос и пошел к себе. Габри дождался, пока спина брата надежно исчезнет за деревьями.
— Военное положение снято, — произнес он.
С поляны вмиг убралась ваза, вновь возникла сцена, только уже без декораций, появились стулья и все ангелы, которые были до того. Исчезла лишь вальсирующая парочка.
— Пронесло, — выдохнул один из ангелов-наблюдателей, тот самый, которого чуть не пригвоздило к земле мечем.
— Сегодня у тебя все в шоколаде, — улыбнулся его приятель.
— Мне так стыдно, — Агнесс приблизилась к Габри. — Я чувствую себя соучастницей заговора…
— Да брось ты! — отмахнулся он. — С каких пор сюрприз стал заговором?..
— Не знаю, просто мне так не хочется от него ничего скрывать…
— Агни, не будь такой скучной, а то станешь занудой, как твой начальник!.. — предостерег Габри. — Что, продолжим?..
— Слушай, Гаврюша, наверное, хватит на сегодня, — Агнесс устало покачала головой.
— Хорошо, как скажешь, — кивнул Габри. — Мальчики, сцена ваша! — огласил он.
Четверо ангелов в черных штанах кинулись к сцене и легко вспрыгнули на подмостки. Секунда, и у каждого из них появилось по музыкальному инструменту. Ангелы, театральные критики, превратились в настоящую бойз-бенд.
— Эх, куда же вальсирующие исчезли?.. — вгляделся вдаль Габри. — Наверное, опять романтику ищут, возвышенные мои…
— Агни, хочешь, оставайся, — предложил ангел, который уселся за ударными инструментами. — У нас сегодня лирика. Будет классно.
— Нет, Вадик, спасибо, — улыбнулась Агнесс. — Я пойду своих проведаю.
— Успешной прогулки, — пожелал Габри.
— Когда снова на репетицию? — спросила она.
— Завтра… Наверное… Не знаю, я такой непредсказуемый, ты же меня знаешь… Я сообщу тебе позже, — заверил Габри.
— Хорошо. Всем пока! — крикнула Агнесс.
— Пока, Агнесс! Меньше демонов, больше поцелуев! — донеслось до нее.
Агнесс улыбнулась и исчезла, успев заметить краем глаза, как Гавриил идет к своей художнице, чтобы оценить новые рисунки.
Глава 11
В отдаленных слоях земной атмосферы, куда редко залетали даже ангелы, на тусклом молочно-белом облаке, одиноко сидел Стас. Его тоскующий взгляд блуждал по пышным тучкам и голубому воздуху неба, пронизанному солнечным светом, таким чистым, каким некогда был и он сам.
Юноша обреченно смотрел, как от него расходятся кривые, словно грозовые молнии, потоки колебаний, нарушая гармонию окружающего мира. Обычно невидимые, сейчас духовные связи шли непрекращающимися зримыми линиями в знак нарушенной бесплотной природы. Стас знал, что он уже не прежний ангел и, возможно, никогда им уже не будет, удивляясь, каким образом ему все еще удается оставаться здесь, на небесах. Но сколько еще будет длиться это мучение, эта настоящая пытка?..
Все в нем рухнуло в один момент. Вернее, оно начало рушиться уже давно, только он этого не замечал, не видел или не хотел видеть.
Один взгляд во свидетельство ему… Один ее взгляд.
Он всегда был не таким, как его сверстники, всегда отличался от других ангелов. И дело, конечно же, не во внешности и характере, ведь ангелы, как и люди, все были разные. Но Стас был другим по своему восприятию, по своим взглядам… и желаниям.
Его всегда увлекала Земля больше, чем кого бы то ни было. Она была для него непрочитанной книгой, увлечением, страстью… Чем-то близким к фанатичности он всегда вникал в бурные чувства, переживал написанную
