Внутреннее святилище всех синтоистских храмов было закрыто для всех, кроме главного жреца. Внутри этого святилища объектом поклонения служил священный предмет, представляющий некий символ божественного духа. В храме Ясукуни таким священным символом было зеркало.
Ни одному иностранцу не было дозволено проходить через огромные бронзовые ворота, ведущие в храм героев войн. Забавно, что из виду упускают тот факт, что духи двух иностранных капитанов кораблей, потопленных во время русско-японской войны и снабжавших японские вооруженные силы, почитаются здесь среди 2 500 000 японских героев войн. Многие бандиты также почитаются в храме Ясукуни. Среди этих духов — ранние политические убийцы, военные, принадлежащие к гангстерским группировкам, и военные преступники во главе с генералом Хидеки Тодзио, ответственные за преступления против человечности, сопоставимые и часто превосходящие своей жестокостью преступления, которые творились в Освенциме и Дахау.
После второй мировой войны Ясукуми стал чем-то большим, чем просто военным мемориалом. Он превратился в знамя правоэкстремистских консерваторов и милитаристов, все еще мечтавших об империи, власть которой обосновывалась бы превосходством японской культуры. Ежегодные визиты премьер-министра Уеды Дзансиро и лидеров его партии в этот храм в годовщины поражения Японии в 1945 г. широко освещались в японской прессе и телепрограммах. За этими визитами обычно следовала буря горячих протестов со стороны политической оппозиции, левых и пацифистов, несинтоистских религиозных объединений и соседних стран, пострадавших от японской оккупации в годы войны.
Чтобы избежать открытой критики и не мозолить глаза оппонентам, ультранационалисты, стоявшие за возрожденной мечтой об империи и прославлением японской расы, были вынуждены тайно справлять религиозные обряды у храма Ясукуни по ночам. Они появлялись там и исчезали, как тени, неправдоподобно состоятельные, важные государственные чиновники и теневые дельцы, дергающие за ниточки управления страной, их когти мертвой хваткой вцепились во властные структуры, неподконтрольные и неприкасаемые даже для официальных правителей страны.
Самым таинственным и могущественным из них был Хидеки Сума.
Слегка моросило, когда Сума прошел в ворота и по покрытой гравием дорожке направился к храму Соконса. Было далеко за полночь, но он мог видеть дорогу в отраженном от низких облаков зареве огней над Токио. Он остановился под высоким деревом и осмотрелся кругом, но на площадке, окруженной высокими стенами, не было никого. Единственным признаком жизни была колония голубей, гнездившихся под дисками, венчавшими изогнутую кровлю.
Довольный тем, что его никто не видит, Хидеки Сума проделал ритуал мытья рук в каменном бассейне и ополаскивания рта небольшой пригоршней воды. Затем он вошел во внешний зал храма и встретился с главным жрецом, ожидавшим его прихода. Сума совершил жертвоприношение в молельне и вынул из внутреннего кармана своего плаща пачку бумаг, завернутых в тугой свиток. Он дал их жрецу, который положил их на алтарь.
Маленький колокольчик зазвенел, призывая особое божество Сумы, или ками, и затем они сложили свои ладони в молитве. После краткого обряда очищения Сума тихо поговорил со жрецом около минуты, получил назад свой свиток бумаг и покинул храм так же неприметно, как он появился там.
Напряжение последних трех дней спало с него, как падает на землю сверкающий дождь, оросивший сад. Сума почувствовал себя обновленным мистической силой и руководством своего ками. Его священная жажда очистить японскую культуру от яда западного влияния и одновременно защитить завоевания финансовой империи направлялась божественной силой.
Всякий случайно бросивший взгляд на Суму сквозь туман и моросящий дождь быстро бы забыл о нем. Он выглядел совершенно неприметно в рабочем комбинезоне и дешевом дождевике. Он шел с непокрытой головой, и его зачесанные назад волосы были белыми. Его шевелюра, некогда черная, как почти у всех японских мужчин и женщин, рано поседела, что придавало Суме вид человека значительно старше его сорока девяти лет. По западным меркам он был невысок, но по японским представлениям — довольно высоким, достигая 170 сантиметров.
И лишь заглянув ему в глаза, можно было заметить его отличие от большинства его соплеменников. Его радужки были волшебного индиго-синего цвета; возможно, это было наследие какого-нибудь давно истлевшего голландского купца или английского моряка. В юности он был хрупкого телосложения, но с пятнадцати лет занимался упражнениями по поднятию тяжестей и тренировался с холодной целеустремленностью, пока не превратил свое тело в скульптуру из мышц. Его наибольшей гордостью была не развитая им мышечная сила, а то, что он сумел переделать свою плоть, превратив ее в свое собственное творение.
Его шофер и телохранитель поклонился ему и закрыл за ним массивные бронзовые ворота. Моро Каматори, старейший друг Сумы и его ближайший помощник, и его секретарша, Тоси Кудо, тихо сидели на обращенных назад сиденьях изготовленного по особому заказу черного лимузина Мурмото, оснащенного шестисотсильным двенадцатицилиндровым двигателем.
Тоси была заметно выше большинства своих соплеменниц. Стройная, длинноногая, с черными как смоль волосами, ниспадающими до пояса, с безупречной кожей, оттененной магическими кофейно-карими глазами, она, казалось, материализовалась из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде. Но, в отличие от экзотических красавиц, вешающихся на шею супершпиону Тоси обладала незаурядными умственными способностями. Ее коэффициент интеллектуальности достигал 165, и она в полной мере использовала возможности обоих полушарий своего мозга.
Она не взглянула на Суму, когда тот садился в лимузин. Ее внимание было сосредоточено на небольшом компьютере, который она держала на коленях.
Каматори разговаривал по телефону. Его интеллект, возможно, не достигал такого уровня, как у Тоси, но он был педантичен и дьявольски хитер в осуществлении тайных проектов Сумы. Особенно ярко его таланты проявлялись в теневых финансовых махинациях, лоббистских интригах и представлении интересов Сумы в различных влиятельных кругах, поскольку сам Сума избегал привлекать к себе внимание общественности.
У Каматори было бесстрастное решительное лицо, уши его были несоразмерно велики. Из-под густых черных бровей, через толстые линзы очков без оправы мрачно смотрели его темные безжизненные глаза. Его туго сжатые губы никогда не улыбались. Он был человек без эмоций и убеждений. Фанатично преданный Суме, он был профессиональным убийцей высокого класса. Это и был его главный талант. Он любил охоту на людей. Если кто-либо, неважно, насколько этот человек был богат и насколько высокий пост занимал в бюрократической иерархии, начинал представлять собой препятствие планам Сумы, то Каматори хитроумно убирал его, так что это казалось несчастным случаем или вина за покушение ложилась на кого-нибудь из противников Сумы.
Каматори вел дневник своих убийств, куда он записывал подробности каждого такого события. За двадцать пять лет счет его жертв дошел до 237.
Он кончил разговор, положил трубку в специальное гнездо на подлокотнике сиденья и повернулся к Суме.
