здесь.
— Бог ты мой!
— Ага.
— Нет, лучше, наверное, богиня?
— Да, лучше.
— Она такая… плодовитая.
— Это точно.
— Хм.
— Загадывай желание.
— Ладно.
— Только думай хорошо. Оно обязательно сбудется. Артемида очень могущественна.
— Договорились.
— И ни в коем случае не говори мне, что загадал.
— Не скажу.
— Ух ты, луна!
— Круто!
— Загадал?
— Загадал.
— А теперь идем.
— По той же дорожке, по которой мы пришли сюда?
— Нет.
— Отлично!
47
Я не знаю, как познакомить его с домом. Хочется много говорить и рассказывать, как экскурсовод. Заскочить в свою комнату и убрать все шмотки, убедиться, что в туалете порядок, кровать заправлена, горят самые лучшие ароматические свечи, люстры приглушены, двери во все комнаты, в которые он не должен заглядывать, закрыты. Но все равно я не могу контролировать его ощущения. И не важно, сколько раковин я вычищу, где выключу свет и другое электричество, история, которую мне хочется показать ему, останется в его переживаниях.
Однажды я была в Музее старого и нового искусства, MONA, в Хобарте на Тасмании. На этот остров когда-то отправили сорок процентов всех заключенных Австралии, и, клянусь, его густые зеленые леса все еще хранят их темную энергетику. Куда бы я ни пошла, кого бы ни встретила и с кем бы ни познакомилась, казалось, все они хранят какую-то страшную тайну. Я рассматривала их дома — и там резко закрывались ставни или выключался свет. Каждую ночь я видела во сне людей в капюшонах, которые бродят по подземным переходам, отстукивают какой-то код и покрывают друг друга кровавыми татуировками. До недавнего времени ошибочно считалось, что все тасманийские аборигены, известные как народ палава, вымерли.
В тот день, когда я собиралась в музей, шел сильный дождь, и я попросила зонтик на стойке регистрации моего отеля. Женщина с акриловыми ногтями не моргнув глазом ответила мне: «Я извиняюсь, милочка, мы такого не держим. Да ты и так добежишь». Я вышла на улицу и, стоя под ливнем, оглянулась. Женщина внимательно смотрела на меня через окно.
Промокнув до нитки, я на специальном катере отправилась в музей. Служащие, одетые в черное с головы до пят, вручили мне виртуальный гид, который рассказывал об экспонатах и инсталляциях, расположенных на нескольких уровнях. Мои родители были здесь за много лет до меня и, вернувшись, взахлеб восхищались, насколько удивителен этот самый гид. Точно он и был главным экспонатом музея. «Каждый его рассказ — это просто невероятная история», — утверждали они.
Я смотрела на публику, толпящуюся в фойе и бродящую по залам. Все внимали этим устройствам в ушах и, нахмурившись, перебегали от одного экспоната к другому. Семьи, дружеские компании, влюбленные парочки. Я ни разу в жизни не видела такое количество посетителей в музее с утра в середине недели. Только потом узнала, что благодаря Дэвиду Уолшу, владельцу, для жителей Тасмании вход в музей бесплатный. Я купила билет, сделала несколько осторожных шагов с гидом в руке, а потом резко развернулась и подошла к дежурному смотрителю. «Хочу пройтись здесь голой», — сказала я и, стараясь не встречаться с ним взглядом, пошла в зал. И это стало одним из лучших решений, когда-либо принятых мною в жизни.
— Предлагаю тебе снять обувь и носки у порога. Скорее по соображениям тактильным, не гигиеническим. Хотя с гигиеной у тебя все в порядке.
— Что ты имеешь в виду под тактильными соображениями?
— Мне нравится чувствовать мрамор. Он заземляет и дарит прохладу. Говорят, в Японии к дому относятся, как к постели. Именно поэтому там снимают обувь у порога. Не полезешь же ты в кровать в ботинках! Но совсем не потому, что боятся втащить грязь. Грязь меня как раз не волнует. Но если ты против, не снимай. В общем, делай, как тебе удобно.
— О, дьявол!
— Что такое?
— Я просто положил тут свой джемпер — и он вдруг задвигался.
— Это Свинтус.
— Он же возник ниоткуда!
— Телепортация.
— Какой он огромный!
— Правда?
— Такой упитанный.
— Иди ко мне, милый. Хм. Кажется, он в тебе не уверен.
— Ну что ж, я уважаю его мнение.
— Может, он обиделся, что ты обозвал его упитанным?
— Может быть. Но, похоже, ему нравится мой джемпер.
— Я бы на твоем месте так не радовалась. Он просто утверждает на нем свой статус альфа-самца.
— И за это тоже уважаю.
— Нам сюда.
— Твоя елка такая красная.
— Ага.
— Сверкает вся.
— Да.
— И тут так много подарков!
— Я их коплю целый год.
— Заметно. Типа, подарочки самой себе?
— Да.
— Круто.
— Спасибо.
— И ты открываешь их каждое рождественское утро?
— Конечно, а как же.
— Это твои родители?
— Да, люблю это фото. Они здесь на фестивале роз в Марокко.
— Ого!
— Мама очень любила розы.
— Ты на нее совсем не похожа.
— Я знаю.
— В тебе есть что-то от твоего отца.
— Наверно.
— Он так изысканно выглядит в этом льняном костюме, с сигаретой в руке.
— М-да.
— А как ты время проводила, когда их не было дома?
— Была все время с бабушкой. Или со школьными подружками. Да по-всякому.
— Понятно.
— Можно я сниму юбку?
— Мне кажется, ты тут можешь в любом углу оставлять по одному предмету своей одежды.
— О, так намного лучше.
— Смотри-ка, Свинтус тоже с нами.
— А мы сейчас идем на кухню.
— Хорошо.
— Да уж.
— У тебя часто тут бывают гости? Званые ужины, вечеринки?
— Крайне редко.
— Кажется, тут все устроено для этого.
— Мои родители так развлекались. Папа обычно составлял меню, покупал закуски на лучшем фермерском рынке Мельбурна. Оливки, хлебные палочки, баклажановый соус, печеную картошку, долму. Они вместе с мамой тщательно выбирали, кого пригласить. Все обычно чувствовали себя не в своей тарелке, причем неизбежно начинал лить дождь ровно в тот момент, когда собирались делать барбекю. Все сидели вначале вон там, потом переходили в столовую, потом в гостиную, куда подавали десерт и коньяк. Вся эта социализация — просто цирк.
— Но при этом у тебя везде порядок! Я видел такую чистоту в домах, только когда их выставляли на продажу или когда хозяева ждут, что в любую минуту к ним может кто-то прийти в гости.
— Ну нет, все эти свихнувшиеся на чистоте меня просто бесят. На самом деле уборка — это священный акт. Вот ты делаешь уборку?
— Ну, как сказать. Делаю.
— Ну-ну.
— Вот именно.
— Можно тебя попросить?
— Конечно.
— Можешь порезать хлеб? Я не очень люблю это делать.
— С радостью!
— Я, конечно, режу его для себя. Но сейчас просто… в общем, было бы здорово, если бы это сделал ты.
— Разумеется.
О, только что был такой момент.
