ручки на его большие плечи, и я знаю, что эта сцена не скоро выйдет у меня из головы. Это причиняет больше боли, чем всё, что я когда-либо испытывала в своей жизни. Боль пронзает мою грудь, и моя обида превращается в гнев, дикий, необузданный гнев.
Это, как если бы открылась дверь, которую я так долго держала запертой. Мягкая, милая Амалия. Слабая. Женщина, которой все помыкают. Я устала от этого. Так чертовски устала от этого. Я всегда буду мягкой, у меня большое сердце, но я не собираюсь продолжать жить этой жизнью, слишком боясь сказать то, что я думаю или чувствую.
Поэтому я делаю шаг вперёд и голосом, более сильным, чем когда-либо, приказываю:
— Убирайся!
Женщина дёргается и оборачивается, и глаза Малакая встречаются с моими поверх её плеч. Он выглядит удивлённым, но быстро стирает маску с холодным и сердитым выражением лица. Он может разозлиться. Это прекрасно. Теперь я тоже буду злиться. Мы можем бороться с этим до тех пор, пока всё не разрешится.
— Видишь, я занят, — бормочет он, бросая вызов моим глазам, в них темнота, которой я раньше не замечала.
Малакай может быть опасен.
Прямо сейчас я в ещё большей степени расстроена.
— Убирайся, или, да поможет мне Бог, я подойду туда и вытащу тебя за волосы. Выбор за тобой.
Женщина таращится на меня, разинув рот, но я держусь жёстко. Моя позиция. Выражение моего лица. Мой обжигающий взгляд. Она соскальзывает с его колен и что-то бормочет ему, прежде чем неторопливо выйти за дверь. Ясно, что ей на самом деле всё равно, она, вероятно, проскочит прямо в соседнюю комнату и найдёт кого-нибудь другого, чтобы прокатиться верхом.
А пока я смотрю на Малакая.
Он встаёт и направляется ко мне, лицо у него сердитое. Он выглядит устрашающе, когда вот так подкрадывается ко мне. Он похож на голодного льва. Очень злой, очень страшный лев. И всё же я не двигаюсь. Я стою на своём и скрещиваю руки на груди.
— Что заставляет тебя думать, что ты можешь войти сюда и приказать моей девушке уйти?
Я вздрагиваю.
Я знаю, он не имел в виду мою девушку, в том смысле, в каком это прозвучало, но всё равно это было больно. Жгучая ревность в моём животе всё ещё там, и она очень, очень реальна. Я опускаю её. Сейчас я не могу реагировать эмоционально. Он выслушает меня, нравится ему это или нет.
Я так чертовски устала от того, что мой голос никто не слышит.
— Потому что ты меня не выслушал, и будь я проклята, если буду сидеть сложа руки и принимать это. Ты меня услышишь, и я не уйду, пока ты этого не сделаешь.
Он приподнимает бровь, подходя ближе, останавливаясь передо мной так, что мы оказываемся почти нос к носу.
— Будь очень осторожна, Амалия. Мне не нравится, когда мне говорят, что делать.
Я смотрю ему в глаза.
— И мне не нравится, когда меня судят за то, о чём ты ничего не знаешь.
— Значит, ты не была причиной несчастного случая, который разрушил жизнь человека?
Я вздрагиваю, и он это замечает. Одна рука обвивается вокруг моего бедра и притягивает меня ближе, так что моё тело прижимается к его. Моё дыхание сбивается, а затем вырывается изо рта внезапным потоком. Моё тело мгновенно приходит в боевую готовность, и мои бёдра сжимаются. То, что он так близко, действует на меня, и я ненавижу это больше всего на свете, потому что хочу разозлиться на него.
Малакай очень усложняет это.
— Отпусти меня, — шепчу я.
— Тебе нравится? — рычит он, проводя руками по моей заднице и сжимая её. Я задыхаюсь и стараюсь не хныкать. Стараюсь не показывать ему, что его руки заставляют моё тело оживать. — Тебе нравится, когда ты заигрываешь с другими мужчинами, пока он сидит дома?
Во мне нарастает ярость, и я бью своими крошечными кулачками по его груди, но он не двигается.
— Да пошёл ты, Малакай. Ты ничего обо мне не знаешь.
Он отпускает мою задницу и подносит руку к моей щеке, обхватывая её, немного крепко.
— Я знаю, что думал, что ты самое милое чёртово создание, которое я когда-либо видел в своей жизни, но я начинаю думать, что ты просто львица, прячущаяся в теле котёнка.
— В этом нет никакого смысла, — огрызаюсь я. — И ты ничего не знаешь.
— Я знаю, твоему телу нравится, когда я провожу по нему руками, хотя этого не должно быть.
Его глаза похотливы и горят яростью и, если я не ошибаюсь, ревностью. Он выглядит так, словно хочет причинить мне боль и заняться со мной любовью одновременно. Самое худшее во всём этом то, что я хочу, чтобы он это сделал. И это злит меня ещё больше. Я должна была бы ненавидеть его. Я должна, но всё, чего я хочу, это притянуть его ближе и позволить ему делать со мной всё, что он захочет.
Я устала бороться с этим.
— Мне это не нравится, — выдыхаю я, не сводя с него глаз.
— Я чувствую, как покалывает твою кожу, когда я провожу по ней пальцами. Ты не невинна, Амалия. В глубине души ты плохая. Грёбаный дьявол. Что бы он почувствовал, узнав, что ты здесь?
Я снова пытаюсь оттолкнуть его и выплёвываю:
— Отвали от меня!
Он опускает руку, обхватывает меня за талию и поднимает с пола. Он так сильно прижимает меня к себе.
— Мне не нравится быть чьей-то забавой, чтобы избежать реальности.
— А мне не нравится, как ты меня держишь, отпусти меня.
— Тебе, блядь, это нравится, — выдавливает он, потирая моё тело о своё.
И я это делаю.
Мне это действительно нравится.
Так сильно.
— Отпусти меня, Малакай.
Он опускает голову, и его рот касается моей шеи, заставляя всё моё тело гореть от желания, которое я больше не могу сдерживать.
— Сейчас же, — пытаюсь я снова, но не могу справиться с придыханием, которое овладевает моим голосом.
Он знает, что я этого хочу.
Он также знает, что я ненавижу то, что хочу этого.
— Я не хочу тебя, — стону я, когда его рот прокладывает горячую дорожку вниз по моей шее, к плечам.
Он поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.
— Но ты, блядь, хочешь. Это то, что ты любишь, не так ли, дорогая? Ты любишь запретное. Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Знаешь, что ему интересно, где ты?
— Твоя ревность отвратительна, — говорю я ему, снова пытаясь оттолкнуть его. —
