времена, – без тени улыбки ответил он, – если вы хотели быть на стороне короля Генриха VIII, вы выполняли его желания. Сегодня, конечно, всё не так.
На территории Тауэра есть паб только для бифитеров, куда привёл меня мистер Уилсон. За столиками сидели несколько человек, но за одним, отдельно от всех, молча сидел один из королевских телохранителей.
– Это кто? – тихо спросил я.
– Как это обязательно бывает в Англии, кто-то с кем-то не разговаривает, – ответил мне Уилсон на полном серьёзе.
Аристократия
Аристократия всё еще встречается в Европе. Но… не кучно. Так, осколки. Принцесса такая-то, барон такой-то. Отдельно взятые особи. Кроме Англии. В Англии аристократ на аристократе и аристократом погоняет. Ну, немного преувеличил, но это не беда, это, между нами, аристократами, даже мило.
Они, английские аристократы, узнают друг друга не только по произношению, не только по одежде и тому, как её носят, но и по повадкам.
Эти фотографии относятся к занятию, известному под названием “The Shoot”, что можно перевести, как «Стрельба», но это не только не точно, это имеет мало общего с самим явлением. “The Shoot” – это когда разного рода милорды собираются компанией пострелять птиц. Заметьте, я не написал «поохотиться», и это потому, что никакой охоты здесь нет.
Одевшись в соответствующие занятию наряды (смотрите, как они похожи друг на друга), прихватив дорогущие «стволы» и в сопровождении прислуги, которая будет эти самые «стволы» перезаряжать, когда в этом будет нужда, вся эта гоп-компания садится в микроавтобус, который отвозит их к месту… расстрела. Джентльмены становятся на нумера и смотрят в сторону густых кустарников, расположенных метрах в трёхстах. Раздаётся громкий свист, возвещающий о том, что «The Shoot» начался, и со стороны кустарников раздаются звуки – трескотня, хлопки, – цель которых напугать птиц, гнездящихся там сотнями, если не тысячами. Напуганные птицы взмывают вверх и летят прямо в сторону «охотников», а те поднимают «стволы», и – «ба-бах!», «ба-бах!», «ба-бах!» – стреляют, и подбитые ими птицы дождём падают на землю. Это просто убийство.
Продолжается это с небольшими перерывами, во время которых великолепно обученные кокер-спаниели собирают подбитых птиц, как ещё трепыхающихся, так и убитых, и приносят их прислуге.
После успешной «охоты» всех отвозят в охотничий домик, где их ждут жареные сосиски и особый напиток, который, как мне показалось, состоял из шампанского и водки (неужели наше родное «Северное сияние» на самом деле вовсе не наше изобретение?). Один из лордов опустил указательный палец в сосудик, наполненный птичьей кровью, подошёл ко мне и начертил мне кровавый крест на лбу со словами: «Теперь, Владимир, ты посвящён в доблестный клан шутеров».
Король Карл I
Холодно было в этот вторник, очень холодно. Не было в этом ничего особенного, как-никак, 30 января. Год был давний – 1649-й, – тогда не было смартфонов, некому было сфотографировать или записать последние слова короля Карла I.
Его не любили. Он отличался надменностью, высокомерием и жестокостью. Росту был совсем маленького – 157,5 см – и потому, возможно, норовил отсечь головы тем, кто был выше него. Особенно тем, кто с ним не соглашался. Из-за него родилось выражение “Stand up and be counted” («Встань, чтобы тебя посчитали»), которое было адресовано членам Парламента при голосовании. До Карла голосовали сидя, простым подниманием рук, но это не позволяло разглядеть, кто именно и как именно голосует. Принцип «Встань, чтобы тебя посчитали» решал этот вопрос, король мог разглядеть и запомнить своих противников. Впрочем, с 1629 по 1640 год Карл управлял страной вовсе без Парламента – уж больно он ему мешал. И когда власть захватил Оливер Кромвель, стало понятно, что дни короля сочтены: он был судим и приговорён к смертной казни.
И вот в этот холодный январский вторник он собирался выйти из башни, в которой содержался, прямо на эшафот. Но перед тем как выйти, он попросил, чтобы ему дали шерстяную кофту. Король якобы сказал:
– От холода я могу начать дрожать, подумают, что от страха, а я не боюсь. Дайте кофту!
В музее города Лондона эта кофта хранится по сей день. Когда её достали и показали мне, я почувствовал сострадание к королю. Я представил себе этого маленького, не в меру горделивого и неприятного человека, думавшего не о скорой смерти, а о том, чтобы не умереть трусом в глазах публики, который твёрдо, не терпящим возражений голосом приказал:
– Дайте мне кофту!
Лорд Падди Клануильям
Помню, когда снимал фильм о Франции, был приглашён на охоту, после которой состоялся ужин в аристократическом кругу. Делились сокровенным, в частности тем, что высшее образование не только не нужно всем, но даже вредно.
– Кто будет убираться, обслуживать, если у всех будет высшее образование? – возмущались потомки людей, некогда управлявших Францией.
А вот что сказал мне насчёт образования (правда, школьного) лорд Падди:
– Вы никогда не сможете дать самое лучшее образование всем. Не люблю слова «низший класс», но он есть. Это те же люди, на которых мы полагались сотни лет в том смысле, что они готовы в любой момент броситься нам на помощь. Они всегда были нашими лучниками, сражались бок о бок с аристократией. Они и есть наш британский бульдог.
Чуть высокомерные и снисходительные слова о бульдогах оставим на совести милорда, но вот к рассуждению о том, что дать всем самое лучшее образование невозможно, стоит присмотреться.
Есть две точки зрения. Одна говорит, что роль школы – создавать элиту. Она должна работать так, чтобы потенциальные «бульдоги» попадали в соответствующие их умственным и прочим данным учебные заведения, а потенциальная элита имела свои, элитные. Главная, на мой взгляд, слабость заключается в том, что поступление в эти школы связано с деньгами, и немалыми, а вовсе не со способностями будущего ученика. В результате дверь захлопывается перед теми, кто мог стать элитой в лучшем смысле этого слова, а это оборачивается потерей для страны. Нарушается одна из основ демократии: равенство возможностей.
Другая точка зрения, которая получила конкретное воплощение во французской школьной системе, основанной Наполеоном: все школы работают на основе единой национальной программы образования, которая предоставляется всем без исключения бесплатно. Таким образом двери школы широко открыты для всех, что позволяет, хотя бы теоретически, отобрать самых способных и создавать элиты, основываясь на меритократии, когда лучшие заслуженно получают лучшее.
Англия традиционно исповедует первую точку зрения, Франция –
