селениям, по-прежнему следил издали и вблизи, слушал человеческую речь и учился, пока однажды не заговорил так же, как и они. Но к людям все равно не вышел.
За это время они с Братом сменили едва ли не сотню убежищ, нередко возвращаясь на прежние места. Однажды они вернулись туда, где жила та девочка. Она повзрослела, поселилась в другом доме с мужчиной — одним из тех, что тогда избивали Его — завела своих собственных детей.
Он видел, как люди рождались, взрослели, старели, тогда как его собственное человеческое лицо почти не менялось, словно время для него шло только тогда, когда он превращался в человека.
Он научился у людей не только говорить. Подбираясь совсем близко, он следил за детьми, которые грелись на летнем солнце с книжками в руках. Иногда они забывали книги в траве или скамейках, и тогда он врывался во двор и воровал их. Воровал он и многое другое — все, что мог утащить в зубах. Поняв, что людям не нравится, когда их вещи пропадают, Он приносил взамен дичь — порой целого, ожиревшего к зиме оленя — и бросал у порога.
Ему нравились написанные в книгах истории. Он часами читал их Брату, а тот ворчал и зажимал лапами уши — совсем, как человек.
В человека Брат так ни разу и не превратился.
— Саго! — как-то раз внезапно выпалил Он, прочитав очередную историю. — У каждого человека есть имя, теперь будет и у меня. Я решил, что мое имя будет Саго. Неплохо звучит, да? Что думаешь? Эй, Брат, проснись!
Брат не спал, но старательно делал вид, и когда его обман раскрыли, недовольно заворчал и накрыл морду хвостом. Но Его, назвавшего себя Саго, было не унять.
— Давай выберем имя и тебе!
Он принялся перечислять варианты, но Брат презрительно фыркал на каждый из них и в итоге так и остался Братом.
Большую часть книг, которые воровал Саго, приходилось бросать, тогда как самые любимые, вместе с запасной одеждой, инструментами и многим прочим, Брат таскал на себе в сшитом для него наспинном мешке. Брат по-прежнему не одобрял увлечений Саго, но в итоге пошел у него на поводу, как у ребенка, у которого устал отнимать игрушку.
Книги рождали в голове Саго разные мысли, но чаще всего он задумывался о том, что они с Братом не должны быть одни. Больше, чем за полвека, он так и не узнал ничего о магах, умеющих превращаться в зверей. Но они с Братом не могли взяться из пустоты. У них должна быть семья. Отец и мать.
Желание найти их вынудило Саго вновь выйти к людям в человеческом облике. Но он больше не был не умеющим толком говорить мальчишкой, как и не был дураком. Он вел себя естественно, посещал библиотеки и архивы, чтобы поискать, не появлялось ли в старых газетах объявлений о розыске детей.
Он бросил это занятие намного быстрее, чем ожидал. Вряд ли их с Братом кто-то искал. Скорее всего мать бросила их в лесу, когда вместо человеческих детей из ее утробы вылезли покрытые шерстью звери.
Саго считал так долгое время, пока однажды начавшийся повсеместно сезон охоты не вынудили их уйти на восток Срединного леса, куда Брат предпочитал не возвращаться. Тогда Саго вспомнил о камне, рядом с которым впервые стал человеком. За годы тот порос темным мхом, покосился — разросшиеся корни почти опрокинули его навзничь.
Как и в прошлый раз, на Саго нахлынула щемящая в груди тоска, и он понял, что мать не бросала их. Она умерла, когда они появились на свет, и этот камень — все, что от нее осталось. Возможно, ее убил Брат, разорвав изнутри так же, как он разорвал горло хасса, который пытался его сожрать. А может, это сделал он.
Больше Саго не возвращался к камню, как и не говорил Брату о своих догадках.
Он продолжал ходить к людям, торговал с ними: продавал пойманную в лесу дичь, а на вырученные деньги покупал новые книги, одежду или инструменты.
Саго решил, что им не следует раскрывать себя людям. Он немало знал о человеческом коварстве, и не был уверен, что его и Брата не превратят в подопытных зверьков. Будь он один, и тогда наверняка рискнул бы. Но безопасность Брата оставалась для него превыше всего.
Однако осведомленность Саго о том, что людям не следует доверять, не уберегла его от неприятностей. Один из торговцев, которому он продавал дичь, доложил о нем страже, и когда Саго пришел с переброшенным через плечо оленем, его уже ждали.
Стража потребовала документы и разрешение на торговлю, которых у него не было. Он пытался договориться, но сделал только хуже. Следующую ночь ему пришлось провести за решеткой. Он просидел бы там намного дольше, если бы его отсутствие не насторожило Брата. Саго боялся, что тот придет за ним, и его опасения оправдались.
В ту ночь погибло несколько человек, а Брата тяжело ранили. Саго даже пришлось обратиться, иначе им не удалось бы сбежать.
На них устроили настоящую облаву. Несколько раз едва не поймали: рана Брата замедляла их. Истошно лая, ищейки шли по кровавому следу, и чтобы спастись, Саго пришлось устроить в лесу пожар.
С прогулками среди людей было покончено. Саго с Братом забрались далеко в Медвежьи горы — единственное место, куда не ступала нога человека. Правда, один человек там все же нашелся. Саго не знал, по какой причине тот поселился в такой глуши, но подходить и спрашивать не стал. От человека пахло церковником, а они представляли опасность, даже когда Саго носил звериную шкуру.
Вопреки всему его продолжало тянуть к людям. Это не принесло ни ему ни Брату добра, но он упрямо совал голову в петлю — может быть, не совал, но уж точно ходил кругами. Он боролся с искушением ради Брата, которому понадобилось несколько недель, чтобы оправиться от полученных ран. Но с каждым осмотром территории подходил к границе леса все ближе. Брат, зная про эту его слабость, каждый раз плелся следом, чтобы в случае чего утащить за загривок домой.
Однажды ему так и пришлось сделать. В те времена в Огнедоле начало происходить что-то совсем плохое: люди, пользующиеся неизвестной Саго силой, нападали на магов, церковников и тех, кто не являлся ни тем ни другим. Если бы Брат умел говорить, он сказал бы Саго, что это вполне в человеческом духе — ополчиться друг на друга. Но Брат говорить отказывался
