на каблуках и глянул в глаза зилоту. — Я могу вас попросить о… Хм! Мне нужна реморализация.
Хромой ортодокс разгладил ладонями складки сутаны, задумавшись.
— Я инквизитор и зилот, а не капеллан, маэстру Аркан, — проговорил он, пронзительно глядя в глаза Рему. — И проводил обряд только с боевыми братьями, так что не могу предсказать последствий. Это может быть… Болезненно!
— Не важно. Я слишком запутался и слишком часто сомневался в своих и чужих действиях в последнее время, — молодой баннерет сжал челюсти так, что заиграли желваки. — Мне это необходимо.
— Тогда, во имя Господа нашего, Владыки Света и Огня, мы сделаем это. А потом поговорим о магах, вендетте, скипетре, Севере — и обо всём остальном.
* * *
Если реморализация от Экзарха была подобна раскату грома, то Мартелл Хромой своим прикосновением ко лбу Рема Тиберия Аркана как будто ударил в огромный колокол внутри черепной коробки баннерета. Из глаз Буревестника брызнули слезы, он покачнулся, но устоял на ногах. Дыхание с сипением вырывалось из его рта, лицо раскраснелось, на лбу выступила испарина.
— О, Господи, — сказал он и спрятал лицо в ладонях. — О, Господи!
Комната качалась, кружилась вокруг него, портьеры, гобелены и предметы мебели переплелись в диковинный хоровод, каждый звук обрел невероятную громкость, а запах — приторность. Гнев, раскаяние, досада, уныние, отчаяние, стремление бежать и исправлять содеянное переполняли душу Рема.
— Садись, Аркан, — зилот подвинул вперед один из стульев. — Худо тебе?
Он подошел к столу, налил из графина воды в оловянный кубок и заставил Аркана выпить его до дна. После этого — усадил молодого человека на стул, сам устроился напоротив, уперев подбородок в сцепленные ладони и разглядывая баннерета.
— Худо, брат Мартелл… — сцены убийств, поджогов и присвоения чужого имущества мелькали у Рема перед внутренним взором, во рту он снова почувствовал вкус крови, казалось — запах гари, каленого железа и испражнений пропитал весь гостиничный номер.
Набрав еще воды в стакан, Аркан снова выпил всю жидкость залпом и задумался.
Время, проведенное в пансионе Каламиты с его прекрасными воспитанницами хотя и отдалось в груди зудящей болью, но не ощущалось так тягостно, как жестоко убитый на замковом Мишель дю Жоанар или беспомощный дю Легрос с клинком в глотке. И уж точно — от сладко-горьких воспоминаний не выворачивало так, как осознание десятков и сотен случайных жертв, которых могло бы не быть: убитые дружинниками в горячке боя замковые слуги, гниющие заживо на полях раненые, оставшиеся дома и умершие с голоду жены и дети простых оптиматских солдат…
— Нет! — сказал Аркан и тряхнул головой.
— Что — «нет»? — прищурившись, спросил Мартелл.
— Я не заставлял их идти в войско на таких условиях. Они могли остаться дома и жить бедной, но честной жизнью, заботиться о своих семьях. Эти люди сами решили рискнуть в землях ортодоксов, сами захотели поохотиться на Арканов. Они сами убили своих детей, они — и их господа. Не я! Семьи моих людей имеют крышу над головой и достаток, могут смотреть в будущее с уверенностью. Да, я горжусь этим! «Какой мерой меряете, такой и вам будет отмеряно» — так говорится в Писании. Когда рыцари и их люди шли сюда из Лабуанского герцогства, то надеялись поживиться на наших землях, думали — убийство Арканов это что-то вроде травли волков с флажками… Но волки показали зубы! Мы отмеряли им — по пять локтей земли на каждого!
— У вас меняются исходные ценности, — проговорил зилот и улыбнулся.
Его улыбка напоминала волчий оскал.
— В каком смысле? — удивился Рем. — Разве такое возможно?
Насколько было известно Аркану, исходные ценности и назывались исходными, поскольку являлись базовыми, основными, впитанными в самом раннем детстве, а то и раньше: с молоком матери, с кровью предков, через сказки и песни. Очевидные истины, которые отделяют человека цивилизованного от дикаря: не убей, не укради, не прелюбодействуй, поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой — и прочее, такое же понятное и правильное.
А вот у зилота, похоже, было иное мнение.
— В той или иной степени исходные ценности могут меняться с течением жизни… Окно Овертона — слыхали? То, что раньше казалось абсурдным и немыслимым теперь воспринимается вами как нечто приемлемое, пусть и радикальное. Ваша жизнь ведь сильно изменилась за последние год или два? — его проницательности можно было только позавидовать.
Проницательности — или информированности?
— О, да. Действительно — радикально! — окно Овертона, как и другие философские принципы, изучалось в Смарагдском университете, но Аркану никогда и в голову не приходило примерять его на себя.
— Вам приходится теперь решать проблемы весьма глобальные, на ваших плечах лежит ответственность за тысячи людей. Старые ценности, вполне подходящие для достойного юноши из крепкой ортодоксальной семьи, вступают в когнитивный диссонас со стоящими перед вами задачами… — задумчиво проговорил Мартелл.
— И что же — снова «цель оправдывает средства»? Добравшись до вершины невозможно не оскотиниться? Я обязан превратиться в ублюдка типа дю Массакра или Красного Дэна Беллами? — Рем запустил пальцы вшевелюру и ухватил себя за волосы. — Черта с два! Если ради торжества своих идеалов приходиться делать дерьмо, значит и идеалы эти — дерьмо! Я и пальцем не пошевелю ради какого-то дерьма…
Реакция старого зилота была весьма странной. Он улыбнулся!
— Вы на правильном пути, маэстру Аркан, — сказал брат Мартелл. — Думаю, реморализация для вас была полезной…
— Но как же… Если даже исходные ценности могут измениться, тогда как понять… — с горячностью начал Буревестник, но осознал, что будет выглядеть как ребенок, если договорит до конца.
Зилот же ободряюще кивнул:
— Как понять — что такое хорошо и что такое плохо? Вы этот вопрос хотели задать?
— Ну да…
Мартелл Хромой полез за пазуху и достал две небольшие истрепанные книжечки, вышедшие из-под типографического пресса лет пятьдесят, если не сто назад. На обложке одной из них геометрическими простыми буквами было написано «Устав надлежащий», на другой — «Слово Сына Человеческого».
— Иногда простой ответ — самый верный, маэстру Аркан. Возьмите, возьмите их себе и перечитайте на досуге. А пока — расскажите мне о Джероламо… Теперь, после реморализации, вы сможете сделать это беспристрастно.
XX
Площадка на крыше барбакана стала излюбленным местом Аркана. Отсюда с открывался отличный вид на его новые владения, здесь после тангарской реконструкции замка хватало места чтобы устроить хоть поединок, хоть танцы, хоть дружескую пирушку на свежем воздухе.
Вот и теперь, когда все, наконец, были в сборе, он устроил военный совет именно здесь. Огромный стенд с картой герцогства, легкие эльфийские кресла, яркие фонари, заправленные ворванью, навес из плотной парусины, жаровни для обогрева и столики с вином, закусками, напитками из Ча и Ко… Друзья, соратники и вассалы могли чувствовать себя вполне комфортно этой ночью. Здесь были только те, кому Буревестник доверял безоговорочно. Если предадут эти — всё дело Арканов, все его планы и мечты не будут стоить и ломанного гроша.
Рем некоторое время рассматривал карту, а потом развернулся на каблуках, взял с ближайшего стола кубок с подогретым пряным вином и, делая небольшие глотки, прошелся вдоль ряда зубцов, ощущая лицом теплый ночной ветер и вглядываясь в лица собравшихся на крыше надвратной башни персонажей.
Разор! Старый воин собрал почти всех мятежных гребцов, ту самую старую вольную компанию, к которой присоединились какие-то его знакомцы из прошлой жизни, и лихие бродяги со всего побережья — бывалые, битые жизнью. Многие из них и не скрывали военной выправки,. Судя по всему — эти матерые мужчины еще успели послужить в легионах до их роспуска Фабием Красивым, последним Императором. Четыре сотни бойцов привел Разор с Плато Семи Ветров под стены замка Аркан, и не найдя там Рема ответил отказом Старому Аркану на предложение найма, и сумел при этом снискать его уважение… И вот теперь, «Каракатица» под командованием Ирвинга, привезла воссозданную вольную компанию в Крачки. «Старички» из дружины Рема и те ветераны похода за Последнее море, которых собрал полковник, упились до умопомрачения, поднимая тост за тостом за встречу, воссоединение и воинское братство. И, конечно, компания тут же подписала контракт на год с Буревестником — за достойную плату и долю в добыче. Они всё никак не могли поверить, что их бывший комит и квартирмейстер таки оказался большой шишкой — мало того, что урожденным
