Холме: тебя обокрадут или пырнут. Даже я в те времена, когда толкал дурь, бойкотировал это место», – предупредил меня однажды Боско, бывший наркодилер, переквалифицировавшийся в охранника ночных клубов. Признаюсь, что его предупреждение охладило мой пыл.
С десяток уличных проходимцев, собравшихся у почтового отделения, кричат, обзывают друг друга и издеваются над всем, что движется. У меня не получается спастись от критики:
– А он вот, зырь, как его отделали! Зырь, какая у него рожа, вся в шишках – ну просто ягода-малина, брат!
Не обращая на них внимания, я перехожу через улицу Шапель. Шлюха с длинной светлой гривой в ярко-красной одежке стоит на тротуаре напротив и пялится на меня. Девушка делает шаг в сторону, когда замечает, что я иду навстречу: наверняка испугалась моего опухшего, израненного лица, наполовину спрятанного под капюшоном. Пересекая бульвар Ней, я присматриваюсь к группе зомби, слетевшихся на центральную аллею, разбивающую бульвар Маршалов на две части, на тот случай, если та гнида среди них. Нет! Ни следа Усмана в этой стае.
Подойдя поближе к торчкам, я заговариваю с ними:
– Эй, вы знаете, наверху ли Бамбу?
– Да, он там! – отвечает мне темнокожая девица с банданой на черепе, в то время как ее друзья не почтили меня вниманием. – Не будет сигаретки?
Усман, сукин сын, шакал, душегуб да и к тому же трус! Козел! Хренов наркоман! Мертвая крыса!
– Эй, не будет одной сигареты для меня?
Со сжатыми кулаками я возобновляю шаг, движимый гневом и решимостью. Какая-то наркоманка, вставшая у обочины дороги перед вывеской Indy Bowling, еще довольно хорошенькая – наверняка новенькая, если судить по ее лицу с юными чертами и довольно чистеньким видом, – подмигивает мне, а после делает довольно откровенный знак ртом.
Между двумя витками автодороги я наконец замечаю импровизированные прибежища Холма.
И я спешу навстречу андеграунду.
Выйдя на вершины Крэкленда, я осознаю, что наступаю на презервативы. Поверьте мне на слово, я никогда не видел такого количества резинок, валяющихся на земле, даже в Булонском лесу было не так.
Развалившись в убогом кресле, поставленном внутри бидонвиля, худощавый темнокожий старик любуется воротами Шапель. В своих широких шмотках, с перуанской шапкой на башке и помятой кожей мужчина смахивает на шамана. Пальцами он держит косяк, источающий запах гашиша, в другой руке держит стопку виски Label 5.
За забором, огибающим Холм, я различаю с десяток фигур, самодельные палатки и обломки железяк, разбросанные повсеместно. Холм – это настоящая выгребная яма, свалка под открытым небом. Старый мудрец, проваливающийся в своем кресле, смотрит на меня сверху вниз и натягивает беззубую улыбку:
– Эй, друг, сегодня периферия уже не такая, как была раньше, не так ли?
Он хохочет, затягивается самокруткой и вновь несет тарабарщину:
– А завтра периферия не будет такой, как сейчас.
Шаман снова ржет и вливает в себя пару глотков виски. У меня нет настроения слушать его глупости, я прохожу через калитку и ступаю на Землю головорезов. Вокруг меня оживление в самом разгаре: слышатся крики, жалобы, плач и хохот. Какая-то тень в позе лотоса сидит под деревом, закутавшись в одеяло, и распевает на незнакомом мне языке.
Слева от меня два парня толкаются и поносят друг друга:
– Ты сволочь, Брахим! Клянусь, никогда тебе этого не забуду!
– Че за херню ты гонишь! Это был не я, отъебись!
– Смотри, будь осторожен, Брахим! Со мной ты никогда не сможешь спать спокойно! Ты заплатишь за это, обещаю, что заплатишь!
Какая-то женщина подбегает, чтобы разнять ссорящихся, и пытается успокоить их своим насмешливым голоском:
– Прекратите! Прекратите же! Вы ведь дружите, не говорите так друг с другом!
– Закрой свой рот, ты! – затыкает ее тот, кого кличут Брахимом, свирепо отталкивая ее. – Мы не с тобой разговариваем, так что заткнись, не то получишь!
Я лавирую между тенями, силясь отыскать Усмана, и узнаю некоторые из лиц: Заза, сумасшедшая с Северного вокзала, Конусообразный череп и тот бешеный с дредами, который попробовал обчистить меня в подъезде одного здания, а еще выслеживал меня на улицах Барбеса. Кстати, может статься, что это Каис послал его перерезать мне горло.
– Ну же, пожалуйста! – маленького роста темнокожая женщина с писклявым голосом умоляет довольно высокого и крепкого черного. Подозреваю, что он моду[59]. – Будь так добр, ты можешь трахнуть меня, если хочешь. Я очень хорошо трахаюсь…
– Ага, в зад! – отвечает ей дилер с более чем очевидным африканским акцентом. – В зад!
– Нет, нет, не это! Я так не делаю, это больно! Но в киску – нет проблем, и я согласна без презерватива! Давай! Давай!
Под укрытием из клеенки токсики, собравшиеся вокруг электроплитки, болтают, делятся косяками, выпивкой и трубками с крэком. Усмана так и не видно. Чтоб его. Я осматриваю каждую палатку, одну за другой. В итоге я все равно найду эту скотину. Отстегиваю молнию первого укрытия и нахожу там мужчину, лежащего на правом боку и, по всей видимости, больного, если судить по луже рвоты, разлившейся в нескольких сантиметрах от его хлебала. Просовываю голову в следующую палатку – какой-то парень выпускает пенис изо рта и приказывает мне убираться прочь. Я продолжаю поисковую операцию, смотрю внутри какой-то хижины, где один тип массирует опухшие стопы какой-то бездомной и шепчет ей нежные слова:
– Все будет хорошо, дорогуша, не переживай… Ты самая красивая из всех… Самая красивая…
Я не отступаю – изучаю трущобы вдоль и поперек, отталкиваю напоминающего труп нарика, цепляющегося за мою руку, и в конечном итоге вижу Усмана. Он тут. Этот сидящий на крэке наркоман, это говно, хохочет во все горло, окруженный другими, не менее потрепанными, чем он сам, зомби. Шлюхино отродье! Эта крыса смеет ржать после всего того, что он сделал с моей сестренкой. Без раздумий я достаю нож Каиса и устремляюсь к этой суке.
Дина…
Усман смотрит на меня широко раскрытыми глазами в то время, как я валю его с ног, хватаю за ворот и тычу лезвием во вшивое тело. Мы оба падаем назад, и я продолжаю втыкать нож в эту гниду – в живот, в сердце и в горло.
– Тебе конец, Усман!
Вокруг меня поднимается вой.
– Он пытается убить Бамбу!
Кто-то прыгает на меня, хватает за шею и ноги, кто-то пинает по голове. У меня хватает времени пырнуть цель ножом еще пару раз – последний удар в глаз, – прежде чем меня оттаскивают на несколько метров.
Повсюду крики.
– Он весь в крови!
Меня бьют башмаками по харе, топчут, избивают.
Перед тем как потерять
