заметила, как стала сначала стонать, потом требовать, чтобы Матвей продолжал. Чтобы не останавливался.
Его резкий толчок вперед, мой громкий вскрик. Перед глазами на какое-то время все потемнело. Или я просто их закрыла… Не знаю. Я вообще плохо соображала. Однако, сразу почувствовала пустоту, которая осталась после того, как Матвей все-таки отстранился.
— Это было незапланированно, — проговорил он, одновременно с этим пытаясь восстановить дыхание. — Но было неплохо. Я бы даже повторил. Но не сейчас.
— Хорошая новость, — съязвила я, оборачиваясь на него. Закуталась бы в покрывало по самую макушку, но Матвей придавил его своим телом. Я еле могла прикрыть стратегически важные места.
— Еще скажи, что тебе не понравилось, — скосили на меня темный взгляд. — Особенно, когда ты выкрикивала мое имя и просила не останавливаться, а то накрутишь мне хрен на шею.
— Я такого не говорила, — поморщившись, возразила.
— Но точно подумала, — довольно скалясь, заметил Новак. — Сегодня ты реагировала особенно остро. Стало казаться, что это не я тобой пользуюсь, а ты мной.
От последних слов Матвея стало снова мерзко на душе. Он мной пользуется… Не стоило об этом забывать даже на секунду.
— Дам тебе немного времени на то, чтобы ты могла привести себя в порядок, — снова заговорил Новак, садясь в кровати и спуская с нее ноги на пол. У себя он, видимо, ничего прикрывать не собирался. — Потом отвезу домой. Учти, поедешь в вещах, в которых сюда пришла. А они сейчас словно из задницы.
Ничего другого я и не ждала услышать. Матвей скорее скажет очередную гадость, чем приласкает словом. Из его уст даже слово «крошка» звучит, как оскорбление.
— О… — выдохнула, тоже садясь в кровати. Одной рукой я прижимала покрывало к груди, чтобы оно не сползло, обнажая то, что Матвею видеть не желательно. И плевать, что он мало того, что неоднократно это лицезрел, но еще и трогал. Когда успел расстегнуть рубашку — другой вопрос. — Какое благородство. Аж противно…
— Держи язык за зубами, — отрезал Матвей, вставая и нависая надо мной. Его взгляд не обещал сейчас ничего хорошего. — Ты забываешься, с кем имеешь дело. И что я могу с тобой сделать. И с твоими близкими, о которых ты благополучно забываешь.
— Я не забываю! — тут уже я стала заводиться. Когда дело касалось матери и брата, я переставала себя контролировать. Уж слишком сильны были переживания за них.
— Хочется в этом верить, — сухо заметил Новак, отстраняясь. — Поторапливайся, куколка. Иначе я начну терять терпение.
И с чего вдруг такая резкая смена настроения? Будто ему противно рядом со мной находиться. С другой стороны, это не мешает ему со мной спать и не отпускать от себя, будто привязанную к руке собачонку.
Чтобы не сорваться, решила, что и в самом деле лучше одеться. Снова нужно было на что-то переключиться. Готовить я не собиралась. Матвею и так хватит. Лопнет скоро, если будет столько есть. А у меня аппетита не было.
Хотелось помыться, но времени и в самом деле было в обрез. Надо было успеть на работу и делать вид, что все нормально. И если первое пока еще было вполне выполнимо, на счет второго я не уверена.
Закутавшись в покрывало, пошла в ванную комнату, извлекать из стиральной машинки вещи. Которые, как и говорил Новак, оказались, пусть и сухими, но ужасно мятыми. Выбирать было не из чего, поэтому пришлось натягивать на себя одежду. Признаться, было жуткое желание ее выбросить. Что я и сделаю, как только у меня будет возможность переодеться.
— Быстро ты, — заметил Новак, когда я вышла из ванной. — Можешь быть послушной, когда хочешь.
Он уже стоял в коридоре, полностью одетый. И бодрый настолько, что хотелось снова послать его к черту. Потому что лично я чувствовала себя разбитой и уставшей. Еще мне было страшно возвращаться домой, к тем воспоминаниям, которые нахлынут на меня, как только я переступлю порог квартиры.
— Чего застыла, куколка? — спросили у меня.
— Ничего, — бросила коротко и поспешила в прихожую.
Когда увидела, в каком состоянии моя верхняя одежда, поморщилась. Кажется, ее тоже придется выбрасывать.
— Лаврова, не беси, — снова поторопил меня Матвей. — Опоздаешь на работу, потом не скули, что это из-за меня, окей?
— И в мыслях не было.
Когда одевалась, старалась отрешиться от всего. Подумаешь, следы крови и грязи… Ничего. Зато жеваную ткань под курткой будет не видно. А ботинки и так были старыми.
— Видок у тебя, Лаврова, — скользя по мне цепким взглядом, заметил Новак, — так себе. Как у дешевой проститутки. Хотя, не сказал бы, что ты дешевая.
— Пошел ты… — выдохнула, со злостью смотря на него.
Он специально издевался надо мной. Почему? Зачем отталкивает от себя? Ведь я уже знала, что он может быть другим. Специально пытается меня ранить. Вот и сейчас, я не видела в его глазах удовлетворения. Скорее, какую-то затаенную… грусть? С чего бы это?
— Долго будешь мяться? — а вот тут в голосе Новака прорезались уже привычные презрительные нотки. — Ноги в руки, детка, и бегом до машины. Если опозоришь меня, рискуешь получить новое наказание.
Как еще ты можешь меня наказать? Ничего нового, скорее всего, не придумаешь. Тогда какой смысл мне тебя бояться? Если бы хотел моей смерти, так не гнался бы за моими похитителями и не стал бы извлекать меня из раскуроченной машины. Чудо, что я отделалась лишь ушибами и жутким страхом, который тогда сковывал тело.
Мы вышли на улицу и направились в сторону парковки. Машина обнаружилась там, где ее и оставили. Водитель снова был на месте. И тоже, зараза, бодрый и свежий. Они все на специальных энергетиках что ли? Либо для них такие разборки не являются чем-то необычным. Подумаешь, очередная погоня. Обычный будний день.
До моего дома ехали молча. Но вот до квартиры меня решили проводить. Причем, как оказалось, не только Новак, но и его подчиненные. Или телохранители? Уж слишком внушительными оказались мужчины. Они ехали в другой машине, поэтому я и понятия не имела, что меня до квартиры будут вести под конвоем.
Пришлось потоптаться какое-то время в подъезде, с охраной, пока Матвей и еще двое мужчин проверяли квартиру. Я не возражала. Брать у меня было нечего. Да и зачем Новаку это нужно? Ему, кажется, карман с самого рождения жмет. Поэтому он и превратился из избалованного мальчишки, в озлобленного на весь мир взрослого человека. Он привык к тому, что если не получится взять так, всегда можно предложить кругленькую сумму, и вопрос решен. Самое паршивое, что, судя по всему,
