Книга Пальцы китайским веером - Дарья Донцова

Феликс оказался прав, праздник завершился ровно в десять вечера, и без пяти одиннадцать я стояла перед серым зданием с табличкой «Приют «Возрождение». Слава богу, Глории понадобилась помощь, чтобы сначала донести подарки до машины, а потом поднять их в квартиру, и Маневин поехал с матерью. А я отправилась по своим делам одна.

Акулина ждала моего телефонного звонка, ответила сразу и быстро вышла на крыльцо. Я несколько раз мигнула фарами. Худенькая фигурка, замотанная в пуховый платок, приблизилась, открыла дверцу машины и тихо произнесла:

– Добрый вечер. Вы Дарья?

– Садитесь, пожалуйста, – обрадовалась я. – Наверное, вы знаете этот район? Где тут можно выпить кофе?

– Пойдемте к нам на кухню, – предложила Звонарева, – налью вам чаю. Кофе мы не держим, он дорогой.

– Спасибо, я недавно поужинала, – отвергла я любезное предложение, – хотела вас угостить. Да и беседовать лучше в кафе.

Акулина опустилась на сиденье, поправила черный хлопчатобумажный платок на голове.

– В автомобиле тепло и никто не помешает. А в ресторане шумно. И вчера Великий пост начался, негоже мне развлекаться.

– Простите, – пробормотала я, – не хотела вас смутить или обидеть, я не воцерковленный человек.

Акулина сложила руки на коленях:

– Никогда не поздно обрести веру. И обиды никакой нет. Если нужно, я пойду в кафе. Отец Иоанн велел всенепременно вам помочь.

– Если вам удобно разговаривать в машине, можем остаться тут, – предложила я.

Звонарева кивнула и выжидательно посмотрела на меня.

– Спрашивайте.

– Вы знакомы с Николаем Петровичем Лавровым? – задала я первый вопрос.

– Да, – кивнула Акулина.

– Дружите с ним до сих пор? – продолжала я.

– Нет, – прозвучало в ответ.

– Вы покупали у хирурга лекарство для больной матери? – не успокаивалась я.

– Нет, – соврала собеседница.

– Вот здорово! – возмутилась я. – Разве можно лгать, да еще в Великий пост?

– Я всегда говорю правду, – тихо произнесла Уля. – Нет, ничего у Николая Петровича я не приобретала.

Я начала потихоньку выходить из себя.

– Есть свидетельница. Она видела, как Лавров передал вам пилюли и велел соблюдать осторожность, так как это яд.

– Да, – не очень уверенно подтвердила Акулина. И тут же возразила: – Нет.

– Простите, я не поняла вас, – рассердилась я. – Да или нет?

– Николай Петрович приносил лекарства, – дрожащим голосом завела Уля, – но я за них не платила. Это было в подарок.

– Верится с трудом, – фыркнула я. – Дорогая Акулина, господин Лавров, вероятно, лишил жизни своего сына Павлика, дочь Анну, жену Регину, Светлану Перепечкину и поспособствовал смерти вашей матери Анны Игнатьевны. Кроме того, он сделал попытку…

Акулина перекрестилась.

– Вы сказали нечто ужасное. Так нельзя.

– Убивать людей можно, а говорить вслух об этом нельзя? – взвилась я. – Вы единственный человек, который может помочь остановить преступника. Надо лишь честно рассказать, что случилось с вашей мамой. Она была тяжело больна?

– Да, – прошептала Акулина. – И никто не мог объяснить чем. Сначала у нее просто голова кружилась, потом ноги ходить отказались, руки слушаться перестали. Врачи разные диагнозы ставили, ни один не подтвердился. Мама в постели лежала, ее боли мучили, она кричала по ночам, соседи жаловались, а «Скорая» приезжать перестала. Едва я говорила адрес, диспетчер отвечала: «Звонарева? Ну, пришлю я машину, и чем врач поможет? Вам лечащий доктор обезболивающее выписал. Если вы настаиваете, пригоню бригаду, она на вашу мать посмотрит, давление ей померяет. А дальше? Анальгин и но-шпа тут не помогут». Спасибо Николаю Петровичу, он узнал, что у нас дома творится, и помощь предложил. Бескорыстную. О деньгах речи не было.

Акулина приложила край платка к глазам.

– Вы очень жалели маму, хотели прекратить ее мучения, – еле слышно произнесла я. – Трудно осуждать дочь, которая решила избавить самого родного человека от страданий.

Уля отпрянула в сторону и перекрестилась.

– Нет! Только Господь знает, кому сколько прожить. На все Божья воля, если он послал испытание, муки телесные, надо радоваться. Господь проверяет тех, кого любит. Я бы никогда не взяла греха на душу. И Николая Петровича не просила бы о таком. Он поделился экспериментальным препаратом. В больнице, где Лавров работал, часто проводили разные клинические испытания, Коля… то есть…

– Вы были хорошо знакомы, – с запозданием сообразила я, – шофер Бибиков никак не мог прийти к соседке и предложить медикаменты. Согласитесь, это очень странно выглядит. Дальнобойщик не разбирается ни в недугах, ни в способах их лечения. Вы встречались с Лавровым раньше, до того, как он стал появляться на Новодонской улице и прикидываться Юрием.

Уля схватила меня за руку.

– Коля прекрасный человек, умный, талантливый, сострадательный. У него была несчастливая семейная жизнь, но Лавров достойно справлялся с проблемами. Он… он… необыкновенный.

– Хирург вам нравится, – улыбнулась я.

Акулина потерла щеки кулаками.

– Любит бес человека искушать, но я ему не поддалась. Мы одно время работали вместе, я по образованию медсестра. Николай Петрович всегда меня хвалил, на каждой летучке отмечал, советовал идти учиться на врача, говорил: «Уля, у тебя талант в пальцах». Но мама заболела…

Звонарева прижала ладони к груди, сделала судорожный вдох и на секунду замерла. Потом заговорила – очень быстро, словно боясь, что я не дам ей высказаться до конца…