С сегодняшнего вечера любой, кто захочет тронуть ее пальцем, помимо ее желания, должен будет пройти через меня. И это, Стром, будет ….. как непросто, я тебя уверяю. Вот теперь – точка.
Блин, да чтоб вас всех, - с досадой, и уже громко сказал Стром. – Да что ты знаешь обо мне, мелкий? Что ты знаешь? – и Стром шагнул вперед, к Марату.
Но тот и не подумал уступать, а лишь чуть сдвинул ногу, принимая борцовскую стойку. Марат понимал, что драки, скорее всего, не миновать. Только вот это будет скорее не драка, а избиение. Хотя… посмотрим еще…
Ничего ты не знаешь, - прорычал Стром. – Ты вставал в пять утра каждый день? Годами? Ты тренировался сутками, так что кости трещат, и мышцы как один синяк? Ты спал на камнях, чтобы не чувствовать боли? Ты ломал руку в семи местах от одного удара? Ты что, думаешь, что я это ради того, чтобы побеждать? Ради медалей ваших долбанных?
Видно было, что Стром не на шутку разошелся.
А я хотел, чтобы меня любили! Любили! Понимаешь ты, мелочь? Чтобы мною гордились. Чтобы меня по голове погладили и сказали что-нибудь ласковое, ободряющее. Хоть что-нибудь. Ты знаешь, что это такое, жить как в стакане? В абсолютном равнодушии? Когда с тобой не говорят? Когда тебя не замечают? Или когда тебя боятся, или презирают? А я вставал, - Стром уже не сдерживал голоса. - Я вставал, Мелкий. Каждый раз, каждый день. Проигрывал, но вставал. И побеждал. На ступеньку каждый раз, все выше, думал, там меня полюбят. А еще хуже, каждый раз! Думаешь это просто? И под конец меня вышвырнули, как больную собаку. Из спорта, и из жизни. Бросили, все! Живи как хочешь, урод.
Ты не урод, - вдруг тихо сказала Аня. Разъяренный Стром взглянул на нее, и словно подавился, так и продолжал стоять, напряженный, но не в силах сказать и слова.
– Ты хороший, - еще тише сказала Анна.
Но Марат не сдавался. Он тоже повысил голос, и тоже шагнул вперед.
А ты меня на жалость не бери, - сказал он очень громко. – От меня ты ее не получишь. Ты, провожальщик хренов, знаешь ли хоть, что Аня за матерью обувь донашивает? Что у них в холодильнике мышь с тараканом повесились? Что у нее день рождения был две недели назад, и она никого не пригласила? Никого! Знаешь, почему? Потому что нечем даже угостить, разве что водой из-под крана. Понятно дело, что ты, папенькин сынок, которому каждый месяц по сто штук на проживание присылают, легко можешь ей и в трусы залезть, и куда угодно. Она с радостью всю себя отдаст, лишь бы из нищеты вылезти. Но я свое слово, Стром, дал. И держать буду. Ты не пройдешь сегодня. И никто не пройдет, пока не докажет, мне в первую очередь, что достоин. А жалобки свои сверни в клубочек, и запихни куда поглубже, понял?
Они стояли, лицо к лицу, разгоряченные, разгневанные, на последнем пределе…
Не присылает мне отец больше ничего, - вдруг сказал Стром глухо, но спокойно. – Вот уже год как. Разорился, а его любовница остатки забрала, и свалила. За границу. Пьет он, сам денег просил, даже квартиру предлагал продать. Но я не дал. Работаю я, мелкий, полгода уже как. На заводе, рабочим, простым. Сам живу, не на подачки… Вот иду сейчас с вечерней смены, а тут твои сообщения... Но ты, раз слово дал, держи его. Правильно делаешь. Идите уже, школьники. Я тебя, мелкий, здесь подожду. Поговорить надо, хоть с кем-нибудь. Ладно?
Ладно, - сразу успокоился Марат. Все-таки перспектива быть избитым его мало устраивала.
Юноша проводил перепуганную Аню до квартиры, что-то буркнул на прощание, и пешком побежал по лестнице вниз. Стром ждал на скамеечке.
Присаживайся, мелкий, поговорим…
Да мне так-то домой пора, - отозвался Марат.
Полчаса раньше, полчаса позже. Время только наше, Маратка, - задумчиво пробормотал Стром. – Вот скажи мне, кто ты?
В смысле? - не понял юноша.
Ну… вот кто ты, Марат? - продолжал спрашивать Стром. – Ты вот отличник, спортсмен. Тренируешь себя, как я понимаю - и мозги, и тело. Это хорошо. Но для чего? Вот хочешь жениться на этой Ане, или на ее подруге? Хочешь ведь? Получишь хорошее место, достойную зарплату, не как я. Родятся у тебя дети. Найдешь любовницу. Тебе, такому - нетрудно будет. И потом спросишь себя – кто я?
Стром замолк.
Ну и кто я? – осторожно спросил Марат.
Да никто, - вдруг раздраженно отозвался Стром. – Кусок мяса. Тренированный обрубок человека. Робот, четко следующий заданной программе. Один из миллиардов. Обыватель. Бесполезное тело, ни на что не влияющее.
Марат только головой помотал. Ну, начались пьяные разговоры и самокопания.
Я, братишка, тут в коммунисты подался, - сказал вдруг Стром. – Такие вот дела. Надоело никем быть. Безликим, ни на что не влияющим. Может быть, люди так ко мне и относятся…
Как относятся? - спросил Марат.
Никак не относятся, - спокойно ответил Стром. – Потому что я никто. Точнее, был – никто. Молекула в обществе. А теперь – нет, я в команде. Не в спортивной, в другой…, могу на что-то влиять. И на общество тоже, получается…
Тебе Стром, жену надо, - осторожно сказал Марат. – Хорошую.
Вот ты блин, - проворчал Стром. – Я ему про Фому. Он мне про Ерёму… Вот что я тебе хочу сказать, Мелкий, - продолжал он. – Понимаешь, я справедливости хочу. Вот от каждого по способностям. Думаешь, у тебя одного есть способности? Думаешь, у меня их нет?
С чего ты взял, что я так думаю? – возмутился Марат.
Да и черт с тобой, - продолжал ворчать Стром. – Конечно, есть у меня способности. И труда я в них вложил немало. И вот получается, справедливости то и нет. От каждого – по способностям. Каждому – по труду. Слышал про такое?
Слышал, конечно…
И так уж получилось, что труд мой и способности никому не нужны оказались. И ладно бы только я. Твои способности тоже никому не нужны. И вот этой девочки, Анечки – тоже.
Марат здорово удивился словам, а точнее тем интонациям, с которым прозвучало имя его школьной подруги.
Ты не влюбился ли часом, милый друг? – спросил он с улыбкой.
А чтобы даже если и влюбился?
