Книга Крупным планом - Дуглас Кеннеди

Когда я только начинал работать в компании «Лоуренс, Камерон и Томас», случился небольшой скандал с одним из служащих отдела слияний и поглощений. Он подделал подпись старшего партнера, который находился в отпуске, на срочном контракте.

— Тупой поц, — сказал Джек Майл, когда неудачнику показали на дверь. — Ему следовало знать, что, если хочешь подделать чью-то подпись, надо копировать ее кверху ногами. Трюк старый как мир.

Хороший совет, Джек. Я придвинул кредитную карту Гари, которую достал из его бумажника, перевернул ее, подтянул к себе желтый блокнот, взял шариковую ручку и принялся копировать его перевернутую подпись.

Воспроизвести ее было несложно. Она оказалась довольно простой. Крупное, решительное «Г», размашистое «А», извилистая черта, соединяющая эти две буквы. Фамилию он свою начинал с крупного «С», за которым следовала ухабистая гряда гласных и согласных, завершавшаяся еще одним «с». После десяти или около того попыток я почти освоил подпись.

Затем я снова взялся за ноутбук, нашел папку под названием ДЕНЬГЦБИЗ и выяснил все что нужно о банковских делах Гари и его продолжительных отношениях с «Конкорд, Фримен, Берк V, Брюс» — юридической фирмой, которая ведает его трастовые фондом. К счастью, никакой переписки с адвокатами практически не было. Исключение составило жалостливое письмо с просьбой найти возможность залезть в основной капитал (а также два его плаксивых ответа на естественный отказ).

Повернув ободранный ящик с папками, стоящий рядом с его письменным столом, я столкнулся еще с одной бумажной анархией. Но, как следует покопавшись, я отыскал, главное — толстый грязный крафтовый конверт, в котором находились его свидетельство о рождении, документ на право владения домом, завещание, свидетельства о смерти его родителей и сопутствующие трастовые документы. Еще приятные новости. За дом заплачено полностью, и Гари был его единственным владельцем. Он также был единственным бенефициарием трастового фонда, который ежегодно приносил ему $27 600, выплачиваемых ежеквартально через его счет в «Кемикал банк». Не имелось никаких хитрых дополнительных распоряжений или условий (за исключением запрета на основной капитал). Собственное завещание Гари тоже было прямым и ясным. Он не был женат, не имел детей или иждивенцев и сам был единственным ребенком. Таким образом, в случае смерти его состояние отходило его alma mater — колледжу Бард, при условии, что это заведение — нет, поверить невозможно — создаст кафедру фотографии его имени.

Я невольно рассмеялся. Тщеславие этого парня не знало границ. И меня вовсе не удивило, что Гари был выпускником колледжа Бард, поскольку этот колледж отличался тем, что взращивал маститых «художников», которые славились особой претенциозностью. Заведующий кафедрой фотографии имени Гари Соммерса! Колледжу придется долго ждать, прежде чем он сможет учредить такую кафедру. Очень долго.

Следующие несколько часов я пытался разобраться с бумагами Гари — сложил всю корреспонденцию в две большие стопки, отдельно отложил банковские документы, раскопал документы на машину и страховку на дом, собрал все счета, которые необходимо было оплатить. К пяти часам утра я навел в его офисе некоторый порядок, но продолжать это занятие боялся — вдруг жаворонки с нашей улицы отправятся на предрассветную пробежку? Так что я схватил блокнот, в котором пытался подделать его подпись, и прошелся по дому, выключая везде свет. Затем приоткрыл входную дверь, осторожно закрыл ее за собой, запер на два замка и перебежал через темную улицу.

Попав в свой дом, я первым делом отправил блокнот и хирургические перчатки в черный пластиковый мешок с уликами. Снял спортивный костюм Гари и его кроссовки, спрятал их в шкафчик под раковиной в темной комнате, затем принял душ, побрился и оделся в свой офисный костюм. Завязывая галстук, я случайно увидел свое отражение в зеркале в спальне, и то, что я там увидел, мне не понравилось. Лицо приобрело белый оттенок «маалокса», под запавшими, загнанными глазами темнели круги. Усталость, страх, ужас разом навалились на меня. Мне пришлось закрыть глаза, потому что комната начала вращаться.

Я открыл кран и сунул голову в раковину с холодной водой, о ушах гулко звучали два голоса. Первый гудел: Я не могу это сделать, я не могу… Второй хладнокровно отвечал: Придется. Вьібора у тебя нет. И я понимал, что мне придется послушаться второго голоса.

Я вытер лицо, открыл аптечку и запил две таблетки «декседрина» добрым глотком «маалокса». Через двадцать минут «декседрин» подействует и поможет бороться с желанием уснуть.

Остальные таблетки я положил в карман. В течение дня мне раз придется прибегать к помощи химии.

Чистая рубашка и галстук, поход к стиральной машине с грязным бельем, а когда она заработала, я отнес черный мешок с уликами к машине и положил его в небольшой багаж «мазды». Утром во вторник я обычно до электрички ездил на местный завод по переработке мусора, поэтому я с некоторыми затруднениями уложил на заднее сиденье машины три мешка с пустыми бутылками и банками и с газетами.

Нью-Кройдон платил слишком большие налоги, чтобы допустить близкое соседство с мусорной свалкой. Ведь вы и переезжаете в этот город для того, чтобы избавиться от мусора. Вы платите большие деньги, чтобы не сталкиваться с живыми и неживыми отбросами американского общества. Таким образом, его добрые граждане никогда бы не допустили, чтобы гора мусора портила им пейзаж. Особенно если рядом, всего в десяти милях, находится этот занюханный городишко под названием Стамфорд.

Свалка в Стамфорде располагалась в самом заброшенном углу города, где были обыкновенны полуразвалившиеся дома из фанеры, граффити и бандитские разборки. Когда я добрался до главных ворот, солнце уже начинало набирать высоту. Я с облегчением заметил очередь из пяти машин, ожидавших, когда в половине седьмого откроются ворота. Так что моя физиономий не будет первой, которую увидят служащие свалки, начав работать. Мне пришлось подождать всего пять минут, а затем громила в комбинезоне поднял шлагбаум и впустил нас на территорию. После того как я разбросал свои мешки с мусором для переработки в соответствующие контейнеры, я двинулся туда, где перерабатывались домашние отходы.

— В этом мешке есть что-нибудь воспламеняющееся или взрывоопасное? — спросил зевающий парень у мусоросборника.

Я отрицательно покачал головой и на мгновение замер от страха — случалось, они проверяли содержимое мешка, чтобы убедиться, что вы не сунули вместе с кухонными отходами бутыль с аэрозолем или что-то в этом роде.

Но, очевидно, для проверки мусора было еще слишком рано, так что он схватил мешок и швырнул его в контейнер, переполненный вчерашним мусором. Отъезжая, я выгнул шею и увидел, как вилочный погрузчик поднимает контейнер и везет его к огромному грузовику. Не пройдет и нескольких минут, как эти изобличающие меня улики окажутся погребенными под двумя тоннами другого мусора и будут отправлены в место своего последнего упокоения — тот ароматный уголок Нью-Джерси, где Коннектикут ныне хранит все свои отходы.