со щитами и палками, а также спецтехника с брандспойтами, резиновыми пулями и слезоточивым газом. Вот бы ребята повеселились!
Из шеренг бойцов вперед выбежали «микроны» и «карлики» — боевая молодежь младшего детсадовского возраста. Они обрушили на противника град камней и оскорблений. После этого с громоподобным ревом стороны ринулись друг на друга. Сшиблись так, словно столкнулись два средних танка времен Великой Отечественной. Во всяком случае, грохот пошел именно такой.
Бойцы не стали разминаться на кулаках, а сразу пустили в ход железные прутья, обрезки труб, колья и прочую нехитрую, но полезную технику, известную со времен нижнего палеолита.
Крюков отметил и оценил военную хитрость бритоголовых фашистов. «Архангелы» сумели охватить их плотную колонну едва ли не кольцом. Случись это в настоящем бою, окруженных истребили бы в течение считанных секунд. Но в данном случае окружившие лишь завязли в свалке с окруженными, которые и хотели бы обратиться в бегство, да некуда было. И волей-неволей пришлось сражаться.
Тем временем клин фашистов упорно двигался вперед, сминая и опрокидывая центр «архангелов». На острие клина Крюков приметил Хорста и мощного бойца с капюшоном на голове. Они пробивались в направлении холма, где располагалась ставка «архангелов».
Господствующую над местностью высоту холма Миха Архангельский избрал в качестве командного пункта. То есть командовать он, конечно, не мог, поскольку драка развивалась стихийно, но изображать главнокомандующего пытался.
Холмик местами порос довольно густыми кустами и небольшими деревцами. Эта растительность позволила бы Михе, в случае неблагоприятного расклада, оперативно смыться с поля боя. Сейчас в таком маневре не было надобности. Миха, окруженный группой личных телохранителей, гордо восседал на обрубке бревна, как Наполеон на барабане, и бежать никуда не собирался.
Позади себя Крюков вдруг услышал тихое ворчание мощного мотора. Он оглянулся. Шагах в десяти от него остановился большой черный внедорожник. Из открывшейся двери показался пассажир. Он занял позицию наблюдателя и принялся следить за дракой в большой бинокль.
Крюков не поверил своим глазам. В наблюдателе он узнал Анвара собственной персоной. Тот также заметил опера, но принял его за досужего ротозея, пришедшего поглазеть на драку.
Анвар не скрывал своей радости.
— Вах, как хорошо, э! Бараны должны драться, иначе совсем подохнут от скуки!
А события на поле битвы развивались непредсказуемо.
Хорст махал в первом ряду. Его руки и ноги мелькали с быстротой молнии. И обладали такой же сокрушительной силой. Оружие в руках его противников только мешало им, замедляя реакцию. Хорст легко успевал уклониться, иногда отводил удары с помощью рук. Сам же наносил удары исключительно ногами, обутыми в боевые «камелоты» с высокими берцами. В тесной толчее, где некуда отскочить, они неотвратимо настигали «архангелов» одного за другим.
Из всех попавшихся Хорсту в этой свалке врагов лишь двое оказались невооруженными. Их он пощадил, только сбил дыхание ударами по корпусу и уложил отдыхать на вытоптанную десятками ног травку. С теми, кто размахивал перед его носом разного рода приспособлениями, так или иначе относящимися к категории «дрын», он расправлялся жесткими ударами, не интересуясь при этом целостностью их конечностей или челюстно-лицевого аппарата.
Один придурок с синими от наколок руками — верно, из монашеской братии — пустил в ход выкидной нож. Хорст обошелся с ним особенно жестоко. Он отбил его довольно ловкий выпад ногой, перехватил вооруженную кисть, вывернул наизнанку и загнал клинок в ляжку незадачливого бойца.
Владея искусством видеть в бою все, что делается вокруг, Хорст отметил боковым зрением автобус, затаившийся в некотором отдалении от поля бранной славы. Он сразу заподозрил в нем средство передвижения ОМОНа. Но время шло, бой приближался к кульминации, а обитатели автобуса все не подавали признаков жизни. И Хорст перестал обращать на него внимание и целиком переключился на захватывающий процесс мордобития. Он упорно пробивался к холму, на котором помесью Наполеона с Чапаем восседал Миха Архангельский.
Слева от Хорста и чуть сзади сражался Шварц. Он махал бейсбольной битой, причем довольно успешно. Тем не менее, догнать Хорста не мог, что сильно его злило. Он вообще давно завидовал этому сопляку, даже в армии не служившему, и при случае не преминул бы сделать ему какую-нибудь подлость. Вот и сейчас тот, без оружия, ушел далеко вперед, а он, Шварц, тащился у него в хвосте, сверкая сквозь прорези в капюшоне глазами, полными злобы и зависти. Автобус он также заметил и решил, от греха, взять направление немного левее, чтобы, в случае чего, оказаться подальше от возможного сюрприза. Шедшие за обоими лидерами бойцы тоже разделились. В результате этого дружный натиск фашистов на вершину холма сильно замедлился.
Тем временем внутри автобуса, во мраке салона, жизнь, казалось, замерла. Это было странно, так как салон плотно набили серьезные, сильные и молчаливые молодые люди в камуфлированной одежде без знаков различия и черных беретах. В руках они сжимали деревянные Г-образные дубинки с перпендикулярно торчащей ручкой типа японской «тонфа».
На сиденье водителя расположился дядя Федор. Он внимательно следил за ходом боя. По его спокойному, расслабленному лицу можно было подумать, что он любуется полетом бабочек в жаркий июльский полдень. По проходу между креслами вдоль салона маятником прохаживался Вадим. Время от времени он останавливался возле дяди Федора и спрашивал:
— Ну что, не пора?
На что тот неизменно отвечал:
— Рано.
Вадим уходил в хвост автобуса, потом возвращался и снова спрашивал:
— Может, ударим?
— Потерпи, — скупо ронял дядя Федор.
И сцена повторялась. Вадим нервничал. Один, на весь автобус. Но ему это прощалось, потому что нервничал он не от страха. За дело болел.
— Опоздаем, — предупреждал он.
— Не опоздаем, — категорично рубил дядя Федор.
Если бы кто услышал их беседу, то подумал бы, что они репетируют патриотическую пьесу драматурга Жмучкина «На поле Куликовом». Диалог Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка-Волынского. То место, где герои сидят в засаде и никак не могут договориться.
«Велика Россия, а отступать некогда, — сказал тогда молодой князь Владимир. И добавил: — Кто с мечом войдет, от кирпича погибнет».
А старый воевода Боброк мудро заметил:
«Сегодня подниматься еще рано, а послезавтра уже незачем. Вперед, чудо-богатыри!».
Потом он берет за ноги басурманина и начинает им помахивать. Где махнет — там улица, отмахнется — переулочек. Так в старину на Руси и строили.
Не скоро дождался Вадим, пока и на его улицу пришел праздник. В один из его заходов, когда и не чаял он уже сигнала, дядя Федор вдруг легонько хлопнул его по плечу.
— Давай, Вадя.
Вадим все понял. Он обернулся к сидящим в салоне тихим паренькам.
— Десант пошел!
Без суеты
