ультиматум: двенадцать наших должны остаться здесь и предстать перед республиканским судом… Читай — «за преступления и злоупотребления властью, грабежи и насилия в период пребывания на территории Вардинской Республики». В противном случае притормозят всех, устроят кучу проблем лично Сироте. Короче — типичный местный наезд.
— Ну?
— В их числе — пятеро, ты и все твои бойцы. Понял?
— Та-ак…
— Короче — Сирота ультиматум принял. Насколько я его знаю, по согласованию с Москвой, сам бы никогда не решился.
— Ух, гниды-менты! — Сотник яростно ткнул кулаком в гранит.
— Ты еще меня шлепни под руку… Он, конечно, в открытую это делать не решился. Просто вас всех не предупредят об отлете, а потом, когда наших не будет уже, вы спуститесь в город и вас повяжут. Или прямо сюда подъедут — это уж на усмотрение самих националов. Ловко?
— Ловко… так ведь нас разоружить — не так чтобы уж очень просто, а?
— Знаешь, я вот думаю — они не станут. Просто расстреляют в упор из какой-нибудь засады.
— Возможно. Очень даже возможно…
— В общем, я так думаю. Есть только один выход: раненько с утра катим прямиком в аэропорт. Сотник ведь тоже на машине? Хорошо. Если у самолета окажетесь — Сирота ничего сделать не решится, струсит… Но часов в семь уже нужно будет сняться.
— А остальные… заложники?
— Их предупредят. Нормальных мужиков хватает пока. С теми проще — телефон, то-ce… Вы дальше всех, на отшибе.
— Спасибо, Саныч.
— На здоровье.
— Ладно. Пошли назад. Вернутся ребята — решим. Так, сотник?
— Добро.
— Решим… Вам что, славяне, жить надоело? Что тут думать — уматывать надо! Эй, блин, герои! На хрен ж я тогда сюда тащился? — почти крикнул Виноградов вслед удаляющимся в расщелину спинам.
— А может — пейзажем насладиться! — обернулся Раабтилен. — Сам же говорил — великолепное зрелище, нет? Пойдем, водка стынет…
— Тут, капитан, свои заморочки. Не обижайся. — Вернувшись в хижину, они уже успели от души выпить и теперь обстоятельно закусывали. Старый хмель на ночном холоде вышел, приходилось наверстывать по новой.
— Мне-то что, я в любом случае сегодня… — И Виноградов раскинутыми руками изобразил уходящий на крыло самолет.
На верхних нарах зашевелились спросонья, и сладко причмокнул губами Саня.
— Ты, Саныч, спрашиваешь — не надоело ли, мол, жить… Не знаю, наверное, нет. Не надоело. — Раабтилен аккуратно подцепил вилкой маслину и, прикрыв глаза, отправил ее за щеку. — Прелесть! Но и к смерти я за последние годы как-то попривык… Когда она постоянно рядом — перестаешь замечать, понимаешь?
— Как жену, что ли?
— Жена… Нет, пожалуй, скорее — сестра. Общая наша сестра, одна на всех — общей жены же, слава Богу, быть не может! Точно! И напоминает она иногда о себе, и внимания требует — но чаще где-то просто есть поблизости, сестра наша — смерть…
— Ты прямо поэт, Оттович! Сказа-ал… — Видно было, что Савченко безгранично уважает майора. — Еще?
— Давай. Под настроение! А, капитан?
— Не возражаю. — Голова Виноградова отяжелела, потянуло в сон, но финишировал он наравне со всеми.
— В койку! Всем — спать, через два часа подъем. — Голос Раабтилена был усталым и приятным.
Владимир Александрович мягко откинулся вбок, поверх одеяла, и, коснувшись щекой чуть прелой подушки, мгновенно отключился.
…Шагов и скрипа двери Виноградов не услышал. Проснулся он от мощного золотисто-багрового потока света, разом заполнившего сторожку, — прямо напротив входа из-за горных зубцов поднималось пышное и жаркое солнце.
— Кто рано встает — тому Бог подает! Эй, славяне, ау!
Стало чуть потемнее — часть дверного проема заполнил силуэт Ипатова.
— Пивка не желаете?
— Изыди! — прорычал из своего угла Раабтилен.
— Как хотите… А вот тут по случаю… — На огромной ладони старшины блеснули два серебристых цилиндра.
— Подъем! — Майор уже стоял посредине, у стола. — Откуда?
— «Открывашкино».
— Неужели поймали?
— Ну! — гордо кивнул Ипатов.
— Рассказывай. — Майор уже оторвался от пенистой банки и передал ее подошедшему Савченко.
— Да как и ждали — еще затемно притащился. С той стороны шел, от аула. Тихо так пробирался, профессионально…
— На старое место?
— Нет, ты правильно сказал — он каждый раз меняет… Короче, с приборчиком я его вижу — а он меня нет! Дали гаду устроиться поудобнее, потом аккуратненько с Курбанычем его обошли — и всего делов.
— Живой?
Старшина покосился на гостя:
— Обижаешь, командир. Нешто мы бандиты… Сюда принесли!
— Давай всех вниз. Всех, с постов тоже! — Вспомнив ночной разговор, Раабтилен помрачнел.
— Есть! — Почувствовав что-то, Ипатов без разговоров отправился выполнять приказание.
…Когда Раабтилен, Виноградов и братья Савченко подошли к небольшой каменной площадке у прохладного горного ручейка, на одном из валунов с аппетитом уплетал бутерброд с китайской ветчиной Курбанов. Он приветственно улыбнулся и с наслаждением запил трапезу водой, зачерпнув ее прямо ладонью. У его ног без движения лежало что-то, прикрытое черной, побитой временем буркой, рядом матово лоснился старого образца карабин с оптическим прицелом.
— Его?
— Ага. Вещь!
Откуда-то сверху спустились омоновец Андрюша Мальцев, весь в небритой рыжей щетине, любитель поспать и поесть, и его напарник, старший сержант Ровенский, из всех развлечений предпочитавший разнообразное общение с женским полом. Оба знали Виноградова по предыдущим «горячим точкам». Со стороны дороги приблизились Ипатов, несший пустой котелок, и долговязый жилистый парень в камуфляже и полковничьей папахе без кокарды — адъютант сотника Лexa Махотин, из бывших афганцев, до армии — головная боль участковых, драчун и волокита.
— Начнем?
— Давай!
Ипатов откинул бурку.
На россыпи мелких камней, неестественно вывернув сломанные в плечевых суставах руки и запрокинув голову, лежал невысокого роста черноволосый юноша лет двадцати с небольшим. Маскировочный комбинезон его, такой же как у Махотина, был разорван, под страшной раной на ноге натекла лужа крови. В крови было и лицо, по всему судя, целых ребер у парня тоже почти не осталось.
Виноградову стало не по себе, он откинул со лба взмокшие волосы:
— Постарались…
Савченко-старший отставил в сторону карабин, пуля из которого сидела у него в руке, подошел вплотную к пленному. Не спеша расстегнул ширинку и помочился ему на лицо. Юноша застонал и конвульсивно дернулся. Ипатов окатил его водой из принесенного котелка. Красивые черные глаза почти осмысленно обвели окружающих.
— Кто? Откуда? Почему? — Вопросы Раабтилен задавал негромко.
Пленный ответил что-то — гортанно и певуче.
— Он не будет говорить по-русски, — перевел Махотин.
— Переведешь?
— Могу. — И казак произнес вопрос по-халкарски. — Он говорит, что когда-нибудь смерть придет и в наши дома. Что муки его народа покажутся счастьем вашим женам и детям. Аллах пошлет русским гибель долгую и мучительную…
— Смелый парень, — хмуро констатировал Ровенский.
— Здесь таких много.
— Спроси —
