принц отбирал из своей личной охраны, которая значительно увеличилась, достигнув полной сотни. Причем из рядовых орденских кнехтов-эстов, что перешли к нему на службу — полягут все, но приказ выполнят, пусть их всего три десятка.
Был еще один козырь, который Магнус выбросил на поле «игры» заблаговременно, и он уже побил вражеские карты, спутав расклад магистру. Еще в начале мая, будучи на Эзеле, Магнус приказал набрать боевитых парней, что привычны к лесу, крови не бояться и умеют стрелять из лука и арбалета. В Ляйнемаа отряд был доведен до сотни, вооружен до зубов, в том числе и дорогими пистолями с колесцовыми замками. И более-менее обучен — народец собрался там лихой и дерзкий, бывшие разбойники имелись, и крови — собственной и чужой — пролили достаточно, чтобы относится к ней как к водице. И задачу свою четко осознавали — начать безжалостную охоту на тех, кто против епископа, а значит, и их самих.
А на немецком языке «охотник» есть егерь!
Два часа тому назад он получил первую весточку — егеря убили все дозорные разъезды и встретились с русской конницей. Конфликтов не случилось — у всех на рукавах были повязаны белые ленточки. Курбский не подвел, пришел точно в срок открытия ландтага. И с ним пришли три тысячи отборных воинов, треть которых составляли стрельцы, посаженные на коней. Московиты проделали стремительный бросок от Дерпта, огибая ливонские замки и крупные селения. Тех немцев, кого встречали на своем пути — убивали без всякой жалости, не взирая на возраст, ведь они могли поднять тревогу. А эстонцы сами разбегались — попав между молотом и наковальней, они за два года сделали вывод — никуда не встревать и при виде военных скрываться в укромных местах и обо всем молчать.
Спокойнее так жить как-то! Целее будешь!
Жестокое время, но таковы реалии войны, которая сама по себе есть ужас и бедствие в одном лице. Нападение должно быть внезапным, и никто не должен поднять преждевременную тревогу, вызвав ненужную для русских сумятицу среди отдыхавших у крепостных стен Пернова ливонцев. Да и ладскнехты и «причетники» Магнуса сейчас занялись откровенным злодейством, как не крути — резали внутренние караулы и готовились открыть ворота. А он мог только терпеливо ждать условленных сигналов.
— Сова трижды прокричала, ваша светлость, — негромко произнес Юрген — в его охране он был самый глазастый и хорошо слышал. И тут же добавил возбужденным голосом:
— В Белой башне огонь факела заметил! И в Красной башне тоже — ворота на Феллин открыты, государь! И на Ригу…
И тут до слуха донесся стук копыт многотысячной конной массы — такой звук ни с чем не перепутаешь…
Глава 28
За долгую походную жизнь Готгард Кетлер видел многое, и опыт имел колоссальный. А потому привык доверять собственной интуиции. Потому проснулся моментально — ему во сне померещился стук копыт идущей в атаку конницы. И проснулся, усевшись на кровати, прислушался и похолодел — то был не сон, конная лава накатывала на спящий город.
Бухнул мушкетный выстрел, затем уже несколько и оглушительно рявкнула пушка. Но то со стен крепости, а вот и в самом городе — выстрелы из пистолей менее звонкие, гораздо глуше — в них меньше насыпка пороха. И снова рявкнула пушка, но со стороны реки — сигнальный выстрел скорее, таким поднимают спящий гарнизон.
— Русские! Вставайте! Дас тойфель!
Помянув нечистую силу, Кетлер не стал дожидаться слугу — принялся лихорадочно одеваться, благо в сумерках летней ночи можно было у окна разобрать текст книги, если только на небе облаков не наползло. И прислушивался к леденящим кровь звукам, с бешеным биением сердца в груди. Хотя напрягать слух не приходилось, наоборот — страшный гул неприятельского нападения обрушился на безмятежно спящий ганзейский город, вырывая жителей из сладостного сна в кошмарную реальность.
Быстро облачаясь в парадную одежду, Кетлер проклинал, что предался легкомыслию, расслабился, ведь с русскими всегда нужно быть начеку. Они не раз ошеломляли ливонцев внезапными нападениями, благо имели много конницы, а всадники двигаются чрезвычайно быстро, если в поход идут с запасными лошадями, как делали завсегда московиты. И гадать не приходится — вышли из Дерпта, обогнули Феллин лесами, а разъезды гофлейтов небрежно несли службу — за такое казнить надобно.
— Не те уже ливонцы — лучшие погибли, осталась одна дрянь! Вырвусь — прикажу повесить нерадивых! Сапоги неси!
Яростный выкрик относился к пажу, что вбежал в комнату уже одетым и держал в руках боевой меч магистра с узким лезвием, выкованный одним из лучших мастеров испанского Толедо. Отбросив ногой бесполезные туфли, Кетлер схватил принесенные ему ботфорты и напялил их на ноги — топнул ногою, звякнула золотая шпора.
— Московиты в городе! Измена!
Мог бы и не кричать вбежавший в комнату комтур Вульф — магистр и так хорошо понимал, что без предательства не обошлось. Несколько тысяч конницы просто так подойти не смогут — русских кто-то провел, причем ни один из разъездов не выслал вестника, а, значит, гофлейты погибли. Расслабились, ведь московиты далеко, вот и погибли сами, и целый город погубили. И тех воинов, что за стенами сейчас находятся — судя по страшным воплям, там шла беспощадная резня.
Кетлер выругался — что смогут сделать воины спросонья, без доспехов, полупьяные против панцирной русской конницы — только погибнуть бесплодно, не нанеся потерь врагу. Конечно, кто-то из ливонцев спросонок схватится за меч или пику, но мушкет или пистоль на ночь никто не заряжал — да порох в стволе просто отсыреет влажным утром. Таких быстро сомнут конями, поколют копьями, порубят саблями, нашпигуют длинными татарскими стрелами с черным вороньим оперением.
— Надо уходить, Готгард, — Вульф оскалился, и взмахнул мечом. — Или будем драться здесь?!
— Бесполезно погибнем — московитов намного больше, — хладнокровно произнес Кетлер. В минуты опасности он думал и принимал решения очень быстро, а потому начал командовать:
— Надо прорываться к реке, ближайшие ворота Гильдейские, оттуда через протоку на остров. Там лодки есть, возьмем одну и переправимся через реку — у епископа на том берегу две роты — рейтар и гофлейтов, уйдем на север, если что, а они прикроют отход. Заряжайте пистоли и мушкеты, надевайте доспехи — будем пробиваться!
На магистра тут же наложили выпуклые листы кирасы — нагрудник и заспинник, стянули ремнями и пряжками. Наручи и наколенники с поножами надевать не стали, да и зачем, если в них двигаться плохо. А идти предстояло быстро — каждая секунда дорога.
— Здесь нарисован белый крест, какой толстый! Знак
