- Да все, конечно.
- Со мной поедешь. По дороге еще раз обсудим детали.
- Ясен пень…
Лифт, как всегда в это время, был переполнен и останавливался чуть ли ни на каждом этаже. Макаров психовал. Постукивал тубусом по ноге и проявлял всяческое нетерпение. А Полякову будто и дела не было до возможного опоздания. Роман вспоминал, как ладно Глаша ощущалась в его руках, какой была вкусной, когда он целовал ее на прощание. Наваждение какое-то… Аглая каким-то непостижимым образом проникла в его мысли и прочно обосновалась там. Сделала то, что до этого не удавалось сделать ни одной другой женщине.
- Эй! Ты вообще меня не слушаешь!
- Слушаю…
- И о чем я тебе говорил?
- О планах строительства новой ветки метро. Я уже об этом наслышан, Арт. Мне Беликов еще на прошлой встрече намекал.
- И ты молчал?! Господи, а что у тебя с машиной?
Роман скользнул взглядом по изрядно заляпанному боку своего Кадиллака. Чтобы сэкономить время от Иванковичей до столицы, назад пришлось ехать по раскатанной прямо посреди поля дороге.
- Ничего. Не успел на мойку заехать. Я в Иванковичах был сегодня.
- Серьезно? А что так? Какие-то проблемы?
- Нет никаких проблем. Я Глашу перевозил. На время работ.
- Так-так! – Макаров растер ладони и с живым интересом уставился на друга. - Ну, рассказывай!
- Рассказывать, что? – прикинулся дурачком Поляков. Почему-то делиться с кем-то тем, что у них происходило с Аглаей, казалось таким неправильным. Пусть даже с лучшим другом.
- Ты как? Уже уложил ее? – пошевелил бровями Макаров.
- Арт!
- Нет, ну, а что? Я, может, волнуюсь! Ты же знаешь, что это может быть небезопасно. Кошманы…
- Кошманы за нее глотку кому хочешь перегрызут. – нахмурился Роман. - Собственно, Глаша – дочь Царицы Тамары.
- Да ладно… Ты шутишь, да? Она же еще динозавров видела? А Глаше, напомни, сколько?
- Двадцать пять. И я не шучу, Артур.
- Пиздец, – очертил степень своего потрясения Макаров. – Так вот почему ты теперь с ней носишься, как курица с яйцом? – обрадовался тот собственной догадливости.
Поляков лишь отмахнулся, не желая ничего объяснять. Вряд ли бы Артур его понял. Принялся бы отговаривать от этих отношений или, что еще хуже, подкалывать и бросать тупые пошлые шутки. И все закончилось бы тем, что Роман ему за это или в бубен бы съездил, или из машины бы выкинул. На ходу. Потому что он не мог допустить, чтобы Арт зубоскалил над тем светлым эфемерным чувством, что он, Роман Поляков, впервые в жизни испытывал.
К счастью, пробок не было, они доехали быстро, и неудобный разговор пришлось свернуть. Дальше закрутили дела, проекты, обсуждения… Заседание длилось аж три часа. Дела свернули ближе к обеду.
- Погоди, я Беликова перехвачу, - бросил Роман Макарову, ступая наперерез председателю градостроительной комиссии.
- Сан Саныч…
- Привет, Роман!
- Дело есть. Не уделите мне полчасика за обедом?
Беликов отвел взгляд. Покосился на часы.
- Давай не сегодня, ага?
- Без проблем. Я только хотел обсудить неутвержденные изменения в проект и…
- О, Константин Львович, какие люди!
Народ, столпившийся в фойе перед конференц-залом, расступался перед Кошманом, как воды Красного моря перед Моисеем. У Романа заныла челюсть – так сильно он стиснул зубы. Нет, конечно, в жизни бывали всякие совпадения, но… Поверить в то, что у Константина Львовича появились какие-то дела в администрации именно тогда, когда решался вопрос дальнейших проектов Полякова, было сложно. Да еще и этот бегающий взгляд Беликова, с которым у них до этих пор были довольно неплохие отношения, как вишенка на торт.
Дерьмо!
- Да, конечно. В другой раз поговорим, - бросил Роман в спину удаляющегося чиновника. Затем кивнул как раз подоспевшему Константину Львовичу и, не делая ни одного резкого движения, плавно и степенно подался к выходу.
- Что сказал Беликов?
- Ничего. У него сегодня не было времени.
- Надеюсь, наш проект выиграет конкурс.
- Угу…
Роман ткнул пальцем в кнопку лифта. Сам он уже не верил, что проект на Набережной достанется ему, хотя раньше ни на секунду в этом не сомневался. Очевидно, что Кошманы начали действовать. Ну, или у него развилась паранойя.
Роман прошел через парковку и, не сдержавшись, пнул колесо.
- Слушай, у тебя все нормально? – свел брови Макаров.
Нет, все же Арт не такой уж придурок. Не зря они столько лет дружили. Роман повел плечами, выдохнул, но снова напрягся, когда у него зазвонил телефон. Будто чувствовал, что ничего хорошего ему тот звонок не сулит.
Звонил главбух. Хорошая толковая женщина средних лет. Она в его компании едва ли не с самого начала трудилась.
- Поляков…
- Роман Георгиевич, у нас проблемы.
- Почему меня это не удивляет? – вздохнул тот, усаживаясь за руль.
- Что вы говорите? Я плохо слышу!
- Спрашиваю, в чем проблема?
- Да, собственно, ничего пока не понятно. Но наши счета заблокировали…
- Заблокировали, значит, - вздохнул Поляков. - А в банке что говорят? На каком основании?
- Да ничего толком не говорят! В том-то и дело! Бред какой-то… Или напутали что-то, или я даже не знаю. Пока разбираемся, решила вас предупредить.
- Правильно сделали. Я скоро подъеду. Надеюсь, к этому моменту ситуация прояснится.
Она и прояснилась. Вот только кому от этого стало легче? Арест инициировала налоговая. Основанием стало невыполнение их компанией каких-то там предписаний. Да только никаких предписаний они в обозримом прошлом не получали. Точно так же, как и копию решения о приостановке операций по счетам, которую им должны были вручить в таком случае под расписку. Дело было шито белыми нитками – и дураку понятно. Но пока они это все оспаривали – пришлось здорово понервничать. К концу недели Поляков был злым, как черт.
Злым. И переполненным решимостью.
Он не отступит. Пусть Кошманы что хотят делают. Он не отступит! Потому что перестанет себя уважать, если прогнется. Да и не сможет он отказаться от Глаши. Когда становилось совсем паршиво, Роман звонил ей, и они часами разговаривали о фресках, нашумевших реставрационных проектах и странах, в которых им довелось побывать. Они делились своими впечатлениями о Париже и Риме, Венеции и Амстердаме, они узнавали друг друга. Вот так, неторопливо, шаг за шагом… Удивлялись странным, нереальным совсем совпадениям во взглядах, вкусах, пристрастиях и до хрипа спорили о том, в чем не совпадали. И, кажется, еще больше проваливались друг в друга.
