как в тот незабываемый вечер устремилась в дом к Анатолю, как к единственному человеку в Петербурге, который мог бы меня защитить. И выскочила из прихожей ошпаренной кошкой, встретив на пороге неизвестную даму.
Говорить было легко. Не требовалось добавлять формулу из моего прежнего мира «ничего между нами не было» или употреблять ее с эвфемизмами, присущими галантной эпохе. Достаточно было взглянуть в глаза Михаила Федоровича Второго, чтобы понять — он в этом не нуждается.
— И вы должны понять, какой шок я испытала в то злополучное утро, когда подошла к березе, — тихо закончила я.
Да, быть дамой в этом веке не сахар. Но некоторые привилегии все же имеются. В частности, я могу с полным правом падать в обморок, впадать в истерику, забывать что-то от потрясения и просто не отвечать на вопросы, сказавшись больной.
Михаил Федорович вздохнул, без всякой наигранности. Отхлебнул чаю — мне нравилось беседовать с ним среди чашек и вазочек со сластями. Потом сказал:
— Сударыня, в другой ситуации я потратил бы немало времени и сил на утешение дамы, оказавшейся в столь безрадостном положении. Но ваша энергичность, ваша воля и ум удерживают меня от этого, пожалуй, даже оскорбительного поведения. Если вы согласны, буду говорить прямо и называть вещи своими именами.
Я улыбнулась и кивнула, а заодно чуть подалась в сторону, от света. Потому что совсем слегка покраснела — комплимент был красивым и заслуженным.
— Прежде всего, что вы знаете об этом… моем тезке?
Я ответила, что прежде с ним не сталкивалась и даже про него не слышала.
— Ну, — усмехнулся гость, — наше положение отчасти схоже. Я тоже знаю об этом типе слишком мало. Пожалуй, гораздо меньше, чем он заслуживает. Все, что мне известно, это что он добросовестный, ретивый, дотошный служака, для которого не существует второстепенных дел и поручений. К тому же он не берет взяток. Мелких взяток.
Портрет выглядел достоверным. Я кивнула.
— Что же, разберем возможные причины. Буду рассуждать вслух, а вы возражайте, если покажется, будто я не прав. Во-первых, наш исправник — человек религиозный, далекий от скепсиса и вольтерьянства. Если есть сомнения в причинах кончины ближнего, конечно, лучше, чтобы несчастного похоронили по обрядам, и не за кладбищенской оградой. Можно сказать, наш капитан совершил жертвенный поступок: вместо того чтобы закрыть дело о самоубийстве, ему придется делать вид, будто он расследует дело об убийстве, которого не было.
Я кивнула. Вроде бы он все просто и верно разложил. Вроде бы.
— Во-вторых, — продолжил гость, уже без добродушного юмора, — приказ исследовать все причины, сосредоточившись на версии злодейства, мог поступить напрямую от губернатора. Кстати, в каком чине был ваш несчастный знакомый?
— Надворный советник, — неуверенно сказала я.
— А после расставания нашего героя, увы, покойного, ждала замечательная карьера. Он скончался в чине статского советника. Отсюда, кстати, вспомним первую версию — острое желание губернатора не считать его самоубийцей, да и просто разобраться в произошедшем. Не столько по своей воле, сколько по распоряжению из Петербурга.
Да, а не прибыл ли сам Михаил Федорович Второй ради расследования этого дела? Если так, он сейчас начнет вызнавать у меня подробности.
— Увы, — продолжил гость, будто прочитав мои мысли, — я слышал о происшествии в самых общих чертах и не знал, что оно так неприятно отразилось на вас. Иначе непременно навел бы справки и выяснил, получил ли исправник прямое поручение от губернатора или действовал по своему разумению.
— Да, выяснить это было бы хорошо, — сказала я.
— И возможна третья причина. — На этот раз голос гостя стал чуть грустным и тревожным. — Во время визита не было намека на?.. Можете не отвечать, я вижу по вашему лицу, что намека на взятку не было. Но мзду, хорошую, большую взятку можно просить и не с вас. Кстати, у вас есть… скажем так, лица, вам недоброжелательствующие?
Сперва я усмехнулась. Селифан с Иванной? Какую «большую взятку» они смогли бы предложить — корову, воз ржи, рублей сто ассигнациями, если сын даст?
Потом нахмурилась. Вспомнила испуганные глаза Дарьи Сергеевны, когда я грозилась Сибирью и каторгой ее холопке. Страх длился не больше секунды. И вряд ли она всерьез могла принять их в свой адрес. Но для ненависти навсегда и мимолетной тени достаточно.
А как еще было спасать Лизоньку? Кстати, из-за этих гостей опять днем с ребенком не поиграла.
— Можете не отвечать, — спокойно продолжил гость. — Я ведь правильно понял, что наличествуют?
Мне что, рассказывать ему о своих приключениях уже в усадьбе? Об Аришке с ребенком? Нет уж.
— Такие лица есть, — кивнула я, дав понять, что распространяться не намерена.
— Что же, мой визит к вам не последний. Разузнаю в губернии и сообщу. Ох, время-то какое позднее…
— Даже и не думайте в такое время по дорогам разъезжать, — откликнулась я. Законы здешнего гостеприимства как влитые легли на мои прежние привычки. Я и в прошлой жизни не отпустила бы человека в темень и непогоду, нашла бы, где уложить и чем приветить. А здесь — сам Бог велел. Место теперь имеется. Даже комната для гостей нынче приведена в порядок. Оштукатурили и утеплили проверенным способом. И полы уже застелили домоткаными половиками. И побелили. И протопили.
С этим, кстати, тоже интересно вышло. Пригодились воспоминания моего собственного прадеда. Во время Второй мировой он жил в Закавказье. Там полегче было, но все равно не изобилие, в частности с дровами. И они топили дом буржуйкой, в которую ставили ведро, набитое опилками. Не просто так, а продырявив то ведро по нижнему ободу и набив опилки вокруг трубы-десятки. Трубу потом вынимали, в отверстие совали растопку и поджигали. Опилки тлели всю ночь, буржуйка раскалялась докрасна.
Тут с дровами проблем нет. И с брикетами тоже. А вот печей нехватка. И класть их не везде получается. Так что я вышла из положения, заказав кузнецу небольшую переносную буржуйку. «Чугунку», как ее с ходу обозвали дворовые. Мастеру пришлось потрудиться, чтобы выковать-выгнуть ее по форме и не сломать. Но он справился.
Топили печурку по методу прадеда, по мере надобности переносили из комнаты в комнату — например, чтобы просушить штукатурку. Раструб трубы выводили в окно, осторожно вынув из рамы одно стекло и заменив его кожаной заглушкой.
Вот такую печь я и приказала затопить в гостевой. А Михаилу
