не долго, потому что вечером, когда рабочие выходят из кафе, навстречу им попадается Леша. Надо видеть, как вытягивается его лицо, когда он узнает этот веник. Смотрит на него, потом на меня, и в глазах такая искренняя растерянность, что мне почти смешно. Почти.
Безразлично жму плечами и ухожу в кабинет, прекрасно зная, что муж пойдет следом.
* * *
Так и есть. Слышу его шаги за спиной и морщусь. Нарыв на душе хоть и прорвался, но еще неизвестно, сколько будет болеть сама рана, затянется ли она или все-таки сожрет мои чувства полностью. Она и так уже всасывает то, что у нас осталось.
Несмотря на давление в подреберье, чувствую апатию. Будто эмоции скрутили на минимум. Не злюсь — потому что жалко натянутого спокойствия, которое кое-как удалось обрести, не ревную — мне реально насрать, пусть что хочет, то и делает. А самое странное, что даже если бы меня пытали, выкручивали руки и ноги, я бы не смогла сказать ему простое «я тебя люблю». Это раньше я легко бросалась такими словами, а теперь строго дозировано, по особым показаниям. Сейчас таких показаний нет, и не предвидится.
— Ничего себе, — присвистывает он и выглядит очень удивленным, заглядывая в развороченные ремонтом помещения, — просто руины. Я в шоке.
Нет, все-таки злюсь.
— Так ты бы чаще интересовался, как дела у твоей жены, тогда бы для тебя это не стало сюрпризом.
— Я просто…
— Ты просто был очень занят развозом левых баб вместо того, чтобы помогать мне, — ласково улыбаюсь, — ничего страшного. Я понимаю. И, как видишь, прекрасно справляюсь сама.
Он мрачнеет, его улыбка, с которой он приехал, постепенно гаснет.
Я не могу понять, он действительно думает, что стоит немного подождать, поулыбаться, и все пройдет? Само собой рассосется?
— Я просто хотел поддержать беседу, — кисло заканчивает фразу Леша.
— Увы, такая поддержка мне и даром не нужна, — я развожу руками.
— А какая нужна? Ты скажи, я сделаю все, что в моих силах.
— В санузле не до конца старую плитку отбили. Вперед.
Березин удивленно хлопает глазами, потом снимает пиджак и с мрачной решимостью закатывает рукава.
— С ума сошел, — кручу у виска.
— Я сделаю все, что ты скажешь. Если тебе надо, чтобы я прошибал стены лбом, то я буду их прошибать. Надо кирпичи на загривке таскать — значит, буду таскать.
— На фиг мне такая жертвенность?
— Просто скажи, как тебе помочь.
— Уж точно, не лезть в работу бригады. Мне надо, чтобы в кафе все было сделано идеально и специалистами, а не тяп-ляп дилетантом, которого мучает чувство вины.
Леша поджимает губы и смотрит на меня исподлобья, но молчит.
Я прекрасно понимаю, что веду себя, как сварливая жена, только сожалений и стыда по этому поводу нет никаких. Кому-то что-то не нравится? На выход! Никого не держу. Я сейчас не в том состоянии, чтобы сглаживать шероховатости и думать о том, как бы не обидеть его.
Кафе сгорело аж как две недели назад. Березин приезжал сюда в самый первый день, когда все было покрыто слоем вонючей копоти, и потом еще раз, когда у моей машины пробило колесо, и я попросила мужа отвезти меня по делам. И то приехал с такой миной, будто одолжение мне делает. А потом мы постоянно ругались из-за Прокиной и, по большей части, не разговаривали. Наверное, он считал это достаточным поводом для того, чтобы не интересоваться, как у жены дела после пожара.
А что такого? Она же сильная. Справится.
— Леш, тебе не кажется, что ты слишком поздно проснулся. Все, что можно, я уже сделала. Проверки прошла, о ремонте и поставках договорилась, дизайнера хорошего нашла. Твоя помощь, она как бы…уже неактуальна.
На самом деле до хрена всяких моментов, с которыми еще предстоит разбираться. Но Березин прав, я действительно справлюсь.
В этот момент я пугаюсь своих собственных мыслей. Они все нацелены только на одно: научиться справляться самостоятельно, в каждой сфере жизни. Будто мое подсознание само выталкивает Лешу за линию, после которой все становится неважным.
Это страшно. И в то же время как-то обреченно правильно. Я больше не хочу зависеть от него, не хочу оглядываться назад и думать, а что бы сказал Леша по тому или иному вопросу. Мое доверие к нему на нуле, причем по всем фронтам.
Это вообще как-нибудь лечится?
Просто до невозможности тоскливо, потому что где-то в глубине души я, кажется, еще верю, что мы останемся вместе.
Березин снова проявляет упорство:
— Не отталкивай меня, Кир. Пожалуйста. Я хочу все исправить, но не знаю, как. В голове только банальности типа цветочков и ресторанов. Я даже в ювелирный сегодня заехал, хотел купить тебе что-нибудь. Но потом решил, что ты выкинешь подарок, даже не распаковав.
— Правильно решил. Я никогда с тобой не была ради денег или подарков.
— Я знаю, и не понимаю, как подступиться. В итоге получается, что только хожу за тобой и канючу: прости, да прости. Дятел унылый.
— Мне нравится твоя самокритичность, Лешенька. А что тебе делать, я уже сказала. Избавься от Прокиной. Выдави ее с работы. Убери. Куда хочешь, но только подальше от нас. И уже после этого мы с тобой поговорим. До тех пор, пока эта звезда крутится с тобой в одном здании — в разговорах смысла нет. Если ты не в состоянии этого сделать, или не хочешь, то просто скажи, и поставим точку.
— Никаких точек! — хмуро отвечает он.
— Все зависит от тебя, милый. И только от тебя.
На самом деле, это зависит еще и от Карпова. До дрожи под коленками надеюсь, что он найдет доказательства причастности Марины к поджогу, я тогда с нее живой не слезу.
Березину, естественно, об этом не говорю. Почему? Да все по той же причине! Не доверяю. Вдруг поведаю ему о своих планах, и он понесется к Мариночке, чтобы предупредить?
Меня воротит от такой жизни, где приходится подозревать мужа, которого считала самым близким человеком. Но иначе уже не получается.
Он снова достает из кармана кольцо.
— Ты его еще не выкинул?
— Я надеюсь вернуть его на твой палец.
— Надейся, Леш. Никто не запрещает. Но теперь я не верю словам и смотрю исключительно на поступки, и ты пока не сделал ровным счетом ничего.
Телефон
