имени без того, чтобы в моих жилах не стыла кровь, эта Медея…» И в то же время восхищаться: «Я должен отдать ей справедливость. Монархини, подобные ей, встречаются крайне редко». Политические обстоятельства к тому времени их немного сблизили, но Фридрих с самого начала рассматривал Марию Терезию в качестве великолепного, смелого и упорного противника, который, возможно, как никто другой заслуживает уважения. Но их интересы, однако, не совпадали, никто не поступался своими притязаниями, спор мог быть решен поэтому только военным превосходством. Фридрих знал, что Мария Терезия никогда не смирится с потерей Силезии без борьбы. У л ого поединка будет много раундов. «Из всех государств, — писал он в 1752 году, — наибольшее оскорбление мы нанесли Австрии. Она никогда не простит потери Силезии и усекновения ее господства в Германии».
Фридрих хотел создать ситуацию, когда он сможет счесть Пруссию в безопасности, в покое, с признанным статусом великой державы. Между тем было ясно, что это время наступит не скоро. Фридрих жил, ожидая реванша и передела земель. Пруссия рисковала остаться в Европе в изоляции. Он принимал это, даже торопил, проводя независимую политику; но когда война вновь маячила на горизонте, такое положение не радовало. А рано или поздно Пруссии, видимо, снова придется воевать. Вопрос заключался в том, когда и с какими союзниками, если таковые будут, и что послужит поводом. Фридрих понимал, что заключенный сепаратный мир сильно разозлил его недавних союзников, и он напоминал Флери о том, насколько непримиримость Австрии угрожает занятой французами Лотарингии, равно как и прусским владениям в Силезии. Здесь прослеживались параллели, и они пока могли иметь общие позиции.
Интересы Флери состояли в том, чтобы нанести удар по престижу Австрии, как это и сделал Фридрих. Ему были чужды территориальные разногласия внутри Германии, если они не затрагивали баланса сил между Габсбургами и Бурбонами.
Положение французских войск было трудным и опасным. В ноябре 1741 года они захватили Прагу, но из-за контрнаступления австрийцев оказались в ловушке. Хотя операции Фридриха, предшествовавшие Хотузицу, приостановили продвижение неприятеля, французы в результате Бреславского мира были, по сути, окружены в районе столицы Богемии. Численность их войск, которыми командовал Бель-Иль, сократилась до 14 000, а то, что Фридрих в июне 1741 года назвал «прекращением военных действий», привело к изоляции и сделало уязвимыми для австрийских ударов. Понятно, какой гнев это вызвало у Бель-Иля. Его армия была в опасности.
В августе 1742 года австрийцы потребовали, чтобы французы в обмен на беспрепятственный отход из Богемии связали себя обязательством оставить германские земли, занятые к тому времени, — унизительное условие, отвергнутое с гневом. Вместе g тем стало очевидно, что их войска, окруженные у Праги, рассматривались противником в качестве заложников. Между тем французская армия под командованием маршала Мальбуа успешно продвинулась в Богемию из Северной Германии и вынудила австрийцев к передислокации. Однако гарнизон Праги по-прежнему оставался в окружении. Фридрих, наблюдавший за ходом событий со стороны, сообщил Валори, что очарован маневром, и подтвердил приверженность союзу с французами; он был далек от того, чтобы разделять I’enthousiasme anglais[81]. В Париже это вызвало кислую мину, и Фридрих по своему обыкновению написал 27 августа, что, как ни жаль, кардинал Флери все еще относится к нему с подозрением. Это удивляет. Франции нечего бояться со стороны Пруссии.
Перед тем как двинуться на юг, армия Мальбуа была расквартирована в Северной Германии, в Вестфалии. Такое расположение эффективно блокировало любое движение ганноверских войск, нацеленное на соединение с силами антифранцузской коалиции, группировавшимися в Нидерландах. Теперь же эта преграда была устранена, и 24 августа частям ганноверских войск отдали приказ на движение в западном направлении для объединения с союзниками. Британскими войсками командовал граф Стэйр, надеявшийся, что если удастся провести согласованные действия, то возможны будут значительные операции против французов — нападение на Дюнкерк или даже угроза самому Парижу. Они должны завершиться до наступления зимы, но если этого не удастся добиться, то можно предпринять наступление на восток против французов в Германии, которые не приняли участия в наступлении Мальбуа, согласовав его с действиями австрийцев из Австрии и Богемии.
Нечто подобное произошло в следующем году, но осенью 1742 года в британском правительстве и в британском штабе в Ганновере сохранялись разногласия но поводу того, что следует предпринять и какую роль предназначить различным германским государствам. Британия пока не находилась в состоянии войны с Францией, так же как и Франция, поддерживавшая Баварию, не состояла в войне с Австрией. Этот конфликт впоследствии получит название «войны за Австрийское наследство», однако он не имел ничего общего с австрийским наследством в прямом смысле слова. С одной стороны, он был связан с борьбой Франции за господство в Европе и с ее соперничеством с Британией за господство на море. С другой — он имел более далеко идущие последствия — борьба за лидерство и за определение характера государства Германии.
Король Пруссии при посредничестве британского посла заключил мир с Австрией и отошел от Франции, какие бы заявления он при этом ни делал. Насколько этот маневр можно считать постоянным курсом, и каковы другие его цели? Заявленное Фридрихом дистанцирование от энтузиазма англичан, вероятно, не осталось в тайне от Лондона. Фридрих провел первые недели сентября 1742 года в Ахене, а в августе по дороге туда завернул в Клев. В Клеве он встретился с графом Отто фон Подевильсом, племянником главного министра, исполнявшего обязанности прусского посланника в Нидерландах. Он только что виделся с лордом Стэйром, британским главнокомандующим. Семидесятилетний Стэйр, в то время это было общепринятой практикой, выполнял и дипломатические, и военные функции: был послом и полномочным представителем в Гааге и одновременно главнокомандующим войсками.
Подевильс встретился с Фридрихом в клевском замке 28 августа в пять часов утра. Фридрих никогда не любил рано вставать, тем не менее зимой и летом в пять или шесть часов утра он уже работал. Последовавший затем доклад в Берлин не содержит ничего необычного, однако живо и образно передает мысли и поведение Фридриха.
«Я нашел Его Величество пьющим кофе. «Ну, что сказал Стэйр? Может он предложить что-нибудь повое?»
Подевильс отвечал, что Стэйр, похоже, более чем когда-либо тверд в своем мнении и он, Подевильс, начинает сомневаться в возможности его разубедить. Для лорда Стэйра, для всякого представителя британского правительства очевидно: каждый здравомыслящий германский монарх должен объединиться с остальными против Франции и немедленно открыть военные действия. Для Фридриха же она, по крайней мере в тот момент, была союзницей, к помощи которой он прибегает против непреклонного врага Пруссии, Австрии.
Фридрих
