– В какую игру?
– Что ты скажешь о поиске в вашем доме вещей, похожих на места, изображенные на карте?
Он вскакивает со стула.
– Здорово!
Дом Одры идеально подходит для таких игр – в нем множество уголков, закоулков и комнат, полных самых неожиданных сокровищ. Уиллем бегает, показывая мне примечательные предметы – вот кусок веревки, напоминающий вытянутый в длину городок Селваг, вот миниатюрное деревце для подвешивания драгоценностей, похожее на реку Шард со множеством впадающих в нее притоков, вот лоскутное одеяло, сшитое из разноцветных кусков ткани, которые уменьшаются в размерах по мере приближения к его центру, точь-в-точь как план Мидвуда.
Играя в эту игру, Уиллем забывает об ужасных событиях, которые произошли в городе за последние несколько недель.
Мало-помалу игра начинает больше походить на прятки. В любой другой день я напомнила бы Уиллему, что он должен учиться, а значит, ему нужно искать предметы, похожие формой на места на карте, но сегодня мне не хочется этого делать. И я закрываю глаза и начинаю считать, слушая, как его шаги затихают вдали.
Искать Уиллема в этом доме – это все равно что исследовать некий фантастический лабиринт. Я отворяю двери, ведущие в никуда, иду по коридору с проделанным в его полу окном, через которое видна гостиная, расположенная на первом этаже, вхожу в комнату, где с потолка свисают сотни разноцветных хрустальных подвесок.
– Уиллем, – зову я, – где ты?
Открыв дверь стенного шкафа, я вижу множество длинных бальных платьев, расшитых блестками, жемчугом, украшенных перьями и искусственными цветами. Вид у них всех такой, словно их никогда не надевали. Неужели гадания на костях указывали Одре еще и покупать наряды?
В таком месте вполне мог бы захотеть спрятаться маленький мальчик.
Я отвожу платья в сторону и вместо стены вижу перед собой массивные распашные двери, такие, которые вполне могли бы украшать вход в богатый дом. Похоже, они сделаны из древесины грецкого ореха, а их верх украшен матированным стеклом. Я поворачиваю дверную ручку.
– Уиллем! Ты здесь?
Я распахиваю двери, и у меня захватывает дух. Комната полна костей – их тут сотни, все они подписаны и хранятся под стеклом. Это не обыкновенные кости. Над ними уже потрудился Обработчик Костей – они выбелены солнечным светом, и на них нанесены разноцветные метки, имевшиеся на телах тех, кому они принадлежали при жизни.
Это настоящий музей костей.
Я подхожу к одной из витрин и кладу ладонь на ее стекло. Под ним лежат бедренная кость, на которой лиловой краской выведены три косых штриха, череп с оранжевой спиралью на макушке и ключица с рядом нарисованных на ней цветов. Эти кости не принадлежали жителям Мидвуда, и, насколько я могу судить, они также не являются и останками родственников Одры.
Тогда почему же они находятся у нее?
Мое внимание привлекает открытая витрина, стоящая в углу.
В ней лежит кость с меткой, которую я узнала бы всюду.
Мое сердце начинает биться так часто и гулко, что мне кажется, будто оно бьется не только в груди, но и в горле, и в ушах.
Я подхожу к открытой витрине и провожу пальцами по плечевой кости моего отца с копией его метки мастерства – разноцветным волнам, которые так похоже изобразил мэтр Оскар.
Комната вдруг резко кренится, я зажмуриваю глаза и явственно вижу лицо моего отца. Открыв глаза, я отдергиваю руку. Такое со мной уже случалось, но ведь этого просто не может быть. Мой магический дар уже должен был угаснуть, сойти на нет. Я не проходила через обряд сопряжения с магией, и мне никогда не доводилось слышать, чтобы у кого-то так долго не исчезала склонность, не связанная с тем родом занятий, который ему или ей предписало гадание на костях. Я начинаю вдыхать и выдыхать медленно, размеренно, чтобы заставить мой страх пройти. Когда он проходит, меня пронизывает душевная боль, и на глазах выступают слезы. Сейчас речь идет не об арестанте, чьи воспоминания будут преследовать и мучить меня, а о моем отце – и я готова на все, лишь бы увидеть его вновь.
Даже если для этого мне придется прибегнуть к магии костей.
Я беру плечевую кость из витрины, закрываю глаза и позволяю магии подхватить меня и унести. И снова вижу отца, в руке он держит кисть, и перед ним стоит холст, натянутый на подрамник. В комнату вхожу я – в этом видении я младше, чем теперь, – и лицо его озаряет улыбка.
– Что ты об этом думаешь, моя птичка?
Это портрет матушки. На нем она качается на качелях, подвешенных к ветке дуба. Носки ее босых ног обращены к небесам, голова запрокинута, она смеется, и ее распущенные светлые волосы развеваются на ветру. Я никогда не видела ее такой беззаботной.
– По-моему, здорово, – говорю я.
Он лучезарно улыбается.
– Вы с ней так похожи, верно?
Видение гаснет – гаснет слишком быстро, – и меня жжет боль, она сжигает все другие мои чувства, пока не остается только ярость. Одра не имеет права!
Я выбегаю из комнаты и захлопываю за собою дверь. На шум прибегает Уиллем.
– Саския, ты что, заблудилась? В нашем доме плутают все! – Он замечает кость в моей руке и широко раскрывает глаза. – Тебе надо вернуть ее на место. Маме не понравится, что ты ее трогала.
Я наклоняю голову, чтобы не задеть хрустальные шарики, свисающие с потолка.
– Мне плевать, что об этом подумает твоя мать, – резко отвечаю я.
Он прикусывает нижнюю губу. Я вздыхаю и напоминаю себе, что он всего лишь ребенок. Не мое дело говорить ему, что его мать воровка, а возможно, и убийца, хотя мне ужасно хочется во весь голос выкрикнуть эти слова, если так я смогу утихомирить вихрь моих мыслей. Сейчас мой мозг похож на улей – суматоха, хаос и гудение сотен пчел. Но Уиллем не отвечает за то, что натворила его мать.
– Все образуется, – успокаиваю его я, когда мы возвращаемся в основную часть дома. – А теперь поди в свою комнату и побудь там.
Посмотрев в большое окно, я вижу идущую к двери Одру. У меня перехватывает дух. Теперь я уже не могу уйти незаметно. Можно либо положить кость туда, где я ее нашла, и доложить обо всем совету – пусть они обнаружат ее и воздадут Одре по заслугам, – либо мне придется сей же час потребовать у нее объяснений. Если бы эта кость принадлежала кому-то другому, я бы не стала вступать в схватку с Одрой, а просто поспешила бы домой, но ведь речь идет о моем отце. Я не могу оставить здесь часть его останков ни на одну лишнюю минуту.
Я представляю себе, как наброшусь на Одру, когда она войдет в дверь, припру ее к стенке и буду прижимать кость моего отца к ее горлу, душа ее, пока она не выложит мне все, что я хочу узнать.
Но когда я слышу, как в замке поворачивается ключ, что-то внутри меня словно обращается в камень. Я сажусь, держась прямо, точно клинок ножа, и положив плечевую кость на колени. Одра неторопливо входит, держа в руках несколько пакетов. Увидев меня, она вздрагивает, затем ее взгляд падает на кость.
