И я уже чувствую Анин протест. Невеличка все сильнее пытается спрятаться за моим плечом, но я не выпускаю ее руку из крепкого захвата, не позволяя сбежать.
Киваю продавщице и передаю ей дрожащую ладонь Ани.
— Она не видит, — говорю максимально тихо, и продолжаю несколько предостерегающе: — Так что будьте с ней нежны, как с собственным ребенком.
Женщина на какой-то миг окончательно теряется, но видимо вспомнив о профессиональной этике, вежливо склоняет голову и уводит Анюту с моих глаз.
Ко мне тут же подскакивает еще одна работница, которая с ходу щебечет «чай, кофе». Отмахиваюсь от нее и прошу показать, куда тут можно упасть для глубоких размышлений в уединении.
Меня проводят в зал, и я с удовольствием разваливаюсь на мягком кресле. Откидываюсь на спинку и прикрываю глаза.
Я просто больной. Мало мне было вестись на нее под градусом, так я теперь и в трезвом виде от нее отказаться не могу. Что за чертовщина? Эта девчонка будто приворожила меня!
Помню, маленьким когда был, мать вечно пугала меня, чтобы из двора далеко не уходил, мол цыгане украдут. Постарше стал, понял, что я-то и цыганам даром не снился. Тогда ей зачем? Чтобы защитил. Тогда другой вопрос… зачем мне? Может и правда колдунья?
Сталкивался я со всякой дичью в своей бурной молодости. Сбивали денег с побирушек, что прикидывались инвалидами у метро. Крышевали всяких аферистов.
Была особо «любимая» мною категория мошенников – матери, что с детками маленькими у перехода жалобились. Знал я, как эта схема мутная работала. Накачают младенца не пойми чем, чтобы тот спал весь день и сидят, милостыню просят. Мерзость. Я всякой грязи повидал, но это…
Пацаном был. Не знал, как помочь. А в ментовку звонить – пацаны не поймут. Поэтому я скорую вызывал. Потом стоял и смотрел, как приезжает каталка и мадам увозят до выяснения обстоятельств.
Что-то я опять увлекся воспоминаниями. Я это вообще к чему? Ведьма ли она?
Была одна опытная сэра на моей памяти. Мать табора. Мудрейшая женщина и так вокруг пальца обводить, как она ни один карманник не мог. Мы над ними тоже контроль держали, так что приходилось не раз столкнуться. Вот она-то была знатной ведьмой. Своим гипнозом могла мою братву без трусов на улицу выставить. А я не поддавался. Смотрел на этих идиотов, будто они с катушек едут и ухмылялся.
Сэра все смотрела на меня своим взглядом одурманивающим, — как сейчас ее глаза помню: карие, налитые кровью, — и пела свои сладкие песни «позолоти, расскажу». Да я все отнекивался.
Признаться из-за этой своей стойкости и поднялся раньше остальных ребят. Многие из них репутацию с цыганкиными фокусами изрядно подмочили. А я все наблюдал.
Поднялся… Вздыхаю тяжело. Не раз я на своем пути к вершине размышлял о том, что гора-то из костей, да и сама вершина прогнила насквозь, ведь никаких понятий не осталось у «коллег по цеху».
Уже сам старшеком был, когда наши ребята решили взять шефство над мамашами у перехода. Это и стало толчком, что пора бы сматывать удочки, ведь река превратилась в болото. Когда я пацаном к ним попал, так хоть нормы морали какие-то были. А потом…
Сэра тогда она уже совсем старой была. Кроме меня уже никто и не решался к ней сходить. Проучила она их неплохо.
— Сколько лет ходишь сюда, — завела свою скрипучую песню старая цыганка. — Неужели напоследок не позволишь взглянуть на твою судьбу?
— Напоследок? Никак помирать собралась? — усмехнулся я тогда, игнорируя ее манипуляцию.
— И я. И ты. Да только ты воспрянешь потом. Будешь долго в темноте бродить. Даже когда будешь уверен, что вышел к свету, все еще мрак в твоей душе сжирать тебя будет.
— К чему предсказания, если выхода нет, — делая вид, что принимаю ее игру, отвечаю я с улыбкой.
— А кто говорит, что нет. Есть. За руку тебя выведут. Всю твою спесь собьют. Раны так закровоточат, что готов будешь на луну выть, лишь бы найти что потерял. Ползком. На ощупь. К свету, соколик.
Улыбаюсь, вспоминая старую цыганку. Все о чем она говорила, пожалуй, уже случилось. И я вроде не верю. Общие абстрактные слова, подходящие наверно к жизни каждого.
Но запомнились они мне.
На следующий день услышал, что цыганка умерла. И я вскоре за ней. А когда «воспрял», как выразилась сэра, решил, что хватит с меня.
— Мы закончили! — едва не вздрагиваю, услышав рядом с собой звонкий голос консультанта.
Поворачиваюсь и довольно ухмыляюсь, окинув Аню придирчивым взглядом. Как я и предполагал. Конфетка.
Даже не удивлен, однако глаз оторвать не могу. Короткое платье-рубашка из невесомого шелка вздрагивает от малейшего движения воздуха, вынуждая мою фантазию пробуждаться.
Поднимаюсь с кресла и подхожу к своей Невеличке. Загипнотизировала ли она меня или околдовала… Кажется мне нет до этого дела сейчас.
— Тебе нравится? — спрашиваю, слегка склоняясь к ней.
— Я же не вижу, — тут же начинает она оправдываться.
— Тебе и не должно нравиться на вид. Это для меня. Я об ощущениях. Нравится быть моей женщиной?
Смущенно опускает голову, и будто прислушивается, есть ли кто-то рядом:
— Оставьте нас на секундочку, пожалуйста, — бормочет, обращаясь к консультанту.
Женщина кивает и едва скрывается за углом, Аня выпаливает:
— Вообще-то нет! — бровки на переносице домиком собираются. — Это все явно перебор! Как я, по-вашему, потом за это все расплачиваться буду? Ну, купили бы одно платье, чтобы не стыдно было на меня смотреть и достаточно. Это же всего на несколько недель…
Что именно в ее тираде вызывает во мне гнев, понять не могу, но невольно стискиваю челюсть и шиплю сквозь сжатые зубы:
— Я сам решу, когда будет достаточно. Кроме того я не привык давать что-то в долг. Так что не волнуйся, ты оплатишь мне в полной мере все вложения до копейки. И начнешь сегодня же, — грубо отрезаю я.
Еще она мне будет указывать, что можно, а что нет!
Молча оплачиваю покупки, оставляю свой адрес работницам бутика, беру Аню за руку и выхожу из магазина. Усаживаемся в машину, где Витек уже успел приснуть:
— Домой! — рявкаю я, отчего-то отчаянно желая сейчас на ком-нибудь сорваться.
Водила вздрагивает и моментально заводит машину.
Отворачиваюсь к окну, надеясь, что у Ани еще хоть немного работает чувство самосохранения, и она не станет сейчас меня трогать.
Бросаю на нее взгляд через плечо. Сидит зеркально мне, уставившись в окно. Обиделась. Пусть.
Не готов я сейчас снова проявлять милосердие. Это вообще не про меня. Хочется рвать и метать.
Вытаскиваю телефон и набираю номер той, что виновата во всей сложившейся ситуации.
— Да, Геш, — отзывается Лара, перекрикивая громкую музыку на заднем фоне.
