Нина побежала к машине.
– Привет, – бодренько улыбнулась она Кабачку.
Тусклый свет салона осветил его слегка недовольное лицо:
– Ударница земского фронта, рабочий день давно закончился.
– Но у мня же отчет, я же тебе говорила еще утром, – невольно кинулась оправдываться Нина.
– Чего этой блажной здесь надо было? – прищурил Васька глаза.
Нина вздрогнула. Что говорить?
– А что? – отбилась она ответным вопросом.
– Как что? Темень на дворе, а эта дамочка фельдшеру домой не дает уйти! – возмутился Васька. – Так чего ей надо было?
«Признаться или нет?» Нина смотрела на любимое лицо, оглаживала взглядом каждую складочку, горбинку носа, непослушный чуб, тонкие упрямые брови. Вот он весь, такой знакомый и совершенно неизвестный. Она почти ничего не знает о его жизни за пределами Веселовки, какой он там, в другом, большом мире. Да и надо ли Ваське говорить о подозрениях Лады, что это может изменить?
– У нее отит обострился, она не могла ждать до завтра, – вылетела ложь.
– Поня-а-тно, – протянул Кабачок, поворачивая ключ зажигания.
Машина рыкнула, потом, успокоившись, мерно замурчала как большая кошка и покатила по спящей улице, раздвигая фарами стену сумрака.
– Местные расспросами не доставали?
– А? – кажется Нина опять провалилась в проклятые мысли.
– Н-нет. Все спокойно прошло.
– А что случилось? – природное или профессиональное чутье не подводило Кабачка.
– Устала. Долгий день. А куда мы едем? – Нина очнулась и с испугом посмотрела в черноту окна, по обе стороны машины стелилось поле. – Вася, куда мы едем?!
И липкий страх, и воздуха предательски не хватает. Нина нажала кнопку, опуская ветровое стекло, в лицо дохнуло ночной прохладой.
– Отдыхать едем, – подмигнул ей Кабачок, оскаливаясь.
– Куда отдыхать? – с трудом выговорила Нина.
– Сюрприз, увидишь, – нажал он на газ.
Машина опять угрюмо зарычала.
«Почему он не говорит, куда меня везет? Какие могут быть сюрпризы ночью? Куда мы едем? Отдохнуть? Может навсегда отдохнуть!» В голове началась какая-то чехарда, словно две разные Нины вступили в безумный спор: одна любящая, наивная, другая – издерганная и подозрительная. «Для кого они могли разыграть этот спектакль, только для вас. Вы в опасности», – навязчиво звучали в ушах слова. И Васька, как назло, молчал, сосредоточенно разглядывая выплывающую из темноты грунтовую дорогу (или дела вид, что сосредоточенно смотрит).
«Почему он молчит? А с чего я взяла, что он так влюбился, что тогда, после вечеринки, выдал себя, чтобы предупредить глупенькую фельдшерицу об угрожающей опасности? Кто я такая, чтобы по мне сохнуть, не Моника же Белуччи? Дорогая машина у простого опера, откуда? А если его наняли враги Костика, какие-то влиятельные люди, и он всего лишь послушный исполнитель, и не помогает мне, а только еще больше запутывает? А теперь его хозяева приказали и вовсе меня убрать, а потом на мертвую повесят «всех собак», это очень удобно. Я уже и отмыться нес смогу, и все чистенькими выйдут». Ветер хлестал в лицо, но Нина не поднимала стекло, подставляя свежим потокам разгоряченные щеки.
«У меня бред, не может Кабачок оказаться этим, ну никак не может, он хороший… Почему он молчит?»
– Вась?
– Да? – он тоже как будто вынырнул из своих мыслей.
– А ты.. ты меня любишь? – такой несвоевременный вопрос, она никогда его не задавала, даже Пашке, просто считала, что между ними это само собой разумеющееся, а оказалось нет.
Васька резко нажал на тормоз. Где они? Справа чернел лес или глубокая лесополоса, слева лежала гладь поля.
– Нина, почему ты спросила? – сухо спросил он, отстраненно глядя на попутчицу.
«Мог бы и соврать», – к страху примешалась горечь. Нина и сама понимала, что глупо после единственной ночи спрашивать о чувствах. И тут ей овладел какой-то злой азарт:
– Если любишь, то должен знать: я хочу настоящую свадьбу, человек на сто… пятьдесят. Да, на сто пятьдесят. Платье принцессы, в стразах, со шлейфом и голой спиной, такое ажурное.
«Боже, какую чушь я несу».
– Все? – усмехнулся Васька.
– Нет, – с вызовом кинула Нина, – и чтобы лимузин белый, и ресторан на набережной, какой-нибудь пафосный, вроде «Самовароффа». И живая музыка, тамада на приколах, и…
– И?
– И свадебное путешествие на…
– Сейшелы, – подсказал ей Васька, в темноте не было видно его выражения лица.
– Да нет, Черное море меня устроит, какое-нибудь Сочи или Ялта.
– Все? – повернулся он к ней, вальяжно опираясь на руль.
– Все, – выдохнула Нина, нащупывая за собой ручку двери.
«Сейчас отвлеку и дам деру, повезет, смоюсь, не повезет, хоть боролась».
– Боюсь, я твои фантазии не потяну, – холодно произнес Кабачок. – На мне кредит на машину и ипотеку еще два года выплачивать.
– Вот оно что, – усмехнулась уже Нина. «Сейчас надо бежать, а там уж разбираться, кто он». – У тебя долги, а тут появилась такая возможность.
– Какая возможность? – резко подался Васька вперед.
Нина вжалась в дверь, сжимая левой рукой до боли ручку.
– Ты не переживай, Кабачок, тебе обязательно заплатят, если поймаешь…
Тут она швырнула в Ваську сумку, дернула ручку и, вывалившись из машины, кинулась в гущу деревьев.
– Куда! – услышала она крик за спиной, но, не обращая внимание, только прибавила темп.
«Бежать! Бежать! Провались ты пропадом, любовь! Провались!» Закрывая лицо от хлещущих веток, Нина углублялась все дальше и дальше, огибая дерево за деревом, разрывая паутину, спотыкаясь о сучки и коряги. Один раз беглянка упала и больно ударилась коленкой, торопливо поднялась. Погони за спиной не было слышно. «Бежать!» Но сил уже не было, в боку кольнуло, колено заныло. Нина, прихрамывая перешла на шаг. Все казалось бредом.
«Интересно, где я? Если куда-нибудь идти, то куда-нибудь обязательно придешь. Земля, она вообще круглая». И лес расступился, открылось бескрайнее поле, покрытое молодыми злаковыми ростками. Немного подумав, Нина шагнула в него. «Ж-ж-ж», – резкий звук мотора, и как из ниоткуда вылетела и перегородила беглянке дорогу знакомая машина.
– Нинка, стой!!! – заорал Васька. – Стой, ненормальная!
Но ненормальная, развернувшись, драпанула обратно в лес. «Буду бороться до конца!» Позади полетел отборный мат и громкий треск веток.
– Дура, стой!
Крепкая рука сжала плечо и под ее тяжестью Нина рухнула вниз, увлекая за собой и охотника. Они покатились по земле, ломая куст.
