Портье подхватил мой рюкзак и попытался обращаться с ним, как с чемоданом. Передвигаться при этом он почти не мог, что здорово насмешило нас с Рэнджем, но он каким-то образом все-таки исхитрился пометить нас в лифт и поднять наверх.
Лифт! Это было что-то невероятное. А номер вообще невозможный. Я как-то уже привык считать, что комнаты в отелях – это бетонные стены, цементный пол и каменная койка, но тут была нормальная человеческая кровать, совсем как в Англии, ковер на полу, балкон с видом на море и даже мебель! Номер был на одного человека, но на кровати, это я отметил сразу, вполне можно было поместиться вдвоем. И еще была ванна – впервые в этой стране я видел настоящую ванну. Это даже лучше, чем тосты с мармеладом! Я немедленно наполнил ванну водой и выпрыгнул из одежды.
Едва я в нее погрузился, как вода моментально стала серой, так что я открыл затычку и наполнил ванну опять. Соскребя с себя почти всю грязь, я спустился в вестибюль, где меня ждал Рэндж. Он без лишних слов затолкал меня в такси, и мы поехали покупать “приличную одежду”. Поскольку платил он, я не счел себя вправе оспаривать его вкус, и в конце концов оказался наряжен в гавайскую рубашку, лимонные шорты и голубые тапочки. Он также заставил меня купить вечернюю одежду, состоявшую из трех рубашек (блестящие, сшитые из яркого полиэстера, они как-то странно жали подмышками) и пару нелепо дорогих фальшивых ливайсов, которые так сильно врезались в задницу, что у меня слезились глаза.
Когда я упаковался в этот прикид, Рэндж с довольным видом хлопнул меня по обоим плечам и сказал, что я похож на настоящего индийского плэйбоя.
– Это хорошо?
– Конечно.
– Значит, ты и есть индийский плэйбой?
– Нет, чувак. Я пиздозабойщик из Патнея. Но здесь нет достойных шмоток для пиздозабойщика из Патнея, поэтому придется тебе побыть индийским плэйбоем.
– Я чувствую себя как кусок пиздобола.
– Что значит, ты чувствуешь себя как кусок пиздобола? А как ты чувствовал себя в этом говне? – он показал на мешок с моими старыми шмотками, которые я отказался выбрасывать.
– Нормально.
– Зато вид у тебя был, как у последнего ханыги. Где ты понакупил это дерьмо?
– Что где. Большую часть в Манали и Дхарамсале.
– Я так и знал. Думаешь, что если ты нарядишься в тибетские шмотки, тебя примут в южной Индии за местного?
– Нет.
– Тогда зачем? Зачем вы все таскаете на себе это уродство?
– Не знаю. У меня валяются в рюкзаке джинсы и пара футболок, но здесь, в Индии, в них никто не ходит. Поэтому купил себе то же, что и другие путешественники.
– У тебя валяются в рюкзаке джинсы?
– Ну да.
– Какой фирмы?
– Ливайсы, кажется.
– У тебя валяются в рюкзаке ливайсы?
– Ну да. Я не носил их с самого приезда. В Индии никто не ходит в джинсах.
– О чем ты говоришь? Вся Индия ходит в джинсах.
– Да нет же.
– Не нет, а да. Зачем я покупал тебе это говно, если у тебя в рюкзаке лежат настоящие ливайсы?
– Не знаю. Я про них забыл.
– Ты знаешь, сколько стоят здесь настоящие ливайсы?
– Нет.
– До хуя. Как золотой песок. Это ж надо додуматься – таскать в рюкзаке ливайсы и ходить по улицам в деревенских штанах за двадцать рупий.
– Не за двадцать, а за пятьдесят.
– Ты заплатил пятьдесят рупий за это! Ебаный в рот! За это говно!
* * *
Рэндж понюхал мои ливайсы и чуть не свалился в обморок. Он тут же запихал в рюкзак все мои старые шмотки и отправил в прачечную. После чего я нарядился в свой вечерний прикид, и мы спустились к бассейну.
Бар выглядел как в фильме про Джеймса Бонда. И в честь человека с золотым пистолетом мы заказали по сухому мартини. Большинство народу в баре составляли богатые индусы (это словосочетание всегда казалось мне противоречащим самому себе) но в дальнем углу толпились белые, и мы направились туда.
Через несколько минут я оттащил Рэнджа обратно к бару.
– За каким хуем мы сюда приперлись? Посмотри, они же все в морщинах.
– И что?
– Ну посмотри на них. Они же страшные, как смерть.
– Как по-твоему должны выглядеть разведенные бабы? Двадцатилетних разведенных цыпочек в природе не существует. Если очень повезет, можно поймать молоденькую вдовушку. Но разведенки старые – всегда.
– И ты для этого сюда ехал?
– Пожалуй, должен признать, эти малость страшноваты.
– Да они просто коровы. И чтобы ты знал, ни одна не в разводе – все по парам.
– Ладно, ладно. Я же не прорицатель. Откуда я мог знать, кто будет жить в этом отеле.
– Тут только одна баба ничего – вон та блондинка.
– Блондинка?
– Ага.
– С этим амбалом?
– Ага.
– Которая пиздела про то, какая идиллия была у них тут в медовый месяц?
– Ага.
– Обломись, чувак.
– Но кто тогда, ради Бога?
– Вот эта ничего.
Рэндж кивнул в сторону индийской девушки, стоявшей около бара.
– Эта?
– Ага.
– Она же индуска.
– И что?
– Индусок нельзя трахать.
– Почему это?
– Ну... они... Я хотел сказать, она же с родителями.
– И что?
– Посреди ночи вломится какой-нибудь брат и застрелит тебя нахер.
– За что?
– Ну... Чтобы защитить ее честь или что-то вроде того.
– За кого ты нас держишь? Ты что, в Пакистане? Индия – цивилизованная страна.
– Я знаю.
– Как ты думаешь, как люди размножаются в этой части света?
– Ну... я не знаю. Ты сказал, тебе уже выбрали жену.
– Ну и что, сейчас я выберу себе девочку на ночь.
– Но... они разве...? Они дают?
– Кто?
– Индийские девушки?
– Тебе, может, и не дадут. А теперь смотри – я начинаю размножаться.
С этими словами он сдвинул брови и ринулся в атаку.
* * *
Этой ночью я то и дело просыпался от шума, доносившегося из комнаты Рэнджа – вопёж стоял такой, как если бы сразу двое в последнюю минуту дополнительного времени броском со средней линии выиграли мировой кубок. К великому своему облегчению, я обнаружил, что по индийскому телевидению тоже показывают порнографию.
