Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
— А ты что, меня судишь?! — взвивается.
— Не сужу, — вздыхаю. — Не мое это, Паш, дело. Да и полномочий тебя судить, извини, у меня некоторым образом недостаточно. Так что — живи. Копти небо свежекупленным «Кайеном». И вообще — будь…
Достал бумажник, отсчитал пять тысячерублевых купюр.
Достаточно, думаю.
На большее мы с Машкой вряд ли наели, я этот ресторанчик знаю хорошо, и уровень цен тоже представляю.
Так, навскидку.
— Ладно, — говорю, — пока. Пора мне. Ты извини, если что не так…
И ушел, оставив его неприкаянно разглядывавшим забытый Машкой букетик подаренных кроваво-красных гвоздик.
А наутро мне позвонила его сестра и сказала, что этот мудак застрелился.
Принял душ, тщательно побрился, надел свой лучший темно-серый костюм, белую сорочку.
Повязал небрежным узлом свой любимый стального цвета галстук.
Налил в тяжелый бокал на два пальца густого коричневого коньяка.
Выпил половину.
Остатки залил в ствол.
И пустил себе в рот тяжелую пулю из франтовской хромированной «Беретты», которой не раз хвастался.
Лерка, его сестра, плакала и звала на похороны.
А я положил внезапно ставшую тяжеленной плоскую коробочку мобильного телефона на стол и задумался.
И его, и Лерку, и Машку.
И — даже себя.
Ощутившего, наконец-то, каково это — оказаться последней сволочью.
Всех жалко.
Даже тех, кто не имеет ко всей этой безобразной истории — ну, ровным счетом никакого отношения.
Всех.
Совершенный ноль.
Орхидея в мотоциклетном шлеме
К нам ее притащил кто-то из рок-н-рольщиков.
Вернее — она сама притащилась за ними из Питера.
Приехала снимать концерт, да так и застряла в Москве, довольно быстро найдя работу по специальности.
Сняла маленькую квартирку на Новослободской, завела себе скотч-терьера и стала носиться по Москве, пугая столичных обывателей своей питерской бледностью, черной кожаной «косухой» и гигантским для такого хрупкого тела хромированным «Харлеем» с кучей всяческих прибамбасин, от каждой из которых сразу же и навсегда сойдет с ума любой продвинутый байкер.
А чего бы ей, спрашивается, не найти работу?!
Фотографу с именем, безукоризненно владеющему техникой как репортажной, так и постановочной съемки, будет рада любая редакция.
А если этот фотограф еще и более чем симпатичная и при этом весьма колоритная барышня — так тем более.
Ну, а проблему свободного времени — если такая у нее и была когда-то при ее-то образе жизни — она решила легко и просто — раз и навсегда, просто зайдя следом за рокерами в наш паб и сняв тяжелый мотоциклетный шлем.
Парни, по-моему, даже привстали.
Такая улыбка и такой водопад густых и светлых северных волос в наших краях — не то что редкость.
Можно сказать — экзотика.
А когда они еще к тому же свободной волной ложатся на хрупкие, точеные плечи, обтянутые грубой черной кожей косухи…
Звали это питерское чудо, естественно, — Крис.
Кристина.
Почему, спрашиваете, естественно?
А просто ни одно другое имя ей и близко не подходило.
Так сказать, идеальное сочетание формы и содержания…
Наши барышни ее тут же возненавидели.
Особенно — Нелька.
Ну, еще бы…
А она, в общем-то, не особо стремилась завоевать их симпатию. И общаться с ними, кстати, тоже совершенно не хотела, милостиво сделав одно-единственное исключение для моей жены, которая была ей интересна чисто с профессиональной точки зрения.
Фотохудожник и режиссер поймут друг друга всегда, особенно если им нечего делить ни по работе, ни по жизни.
Им — нечего было.
Работа у них даже в деталях не совпадала, ну, а я — как одна из составляющих личной жизни — не знаю уж, как для Крис, а для собственной жены к тому времени уже давно был совершенно и радикально не интересен.
Так уж сложилось, что тут поделаешь.
Единственное, кстати, что Машку в Крис по-настоящему бесило, так это то, что их взгляды на мою скромную персону — ну, совершенно не совпадали. Из всей нашей компании Кристина почему-то больше всего любила общаться со мной и с Русланычем.
Машка же — заполняла паузы, что ее дико раздражало.
Я из-за этого даже на время в паб ходить перестал.
А что делать?
Крис-то — человек свободный, ей претензии не предъявишь, а вот какое я, сволочь, имею право завладевать вниманием интересного для Машки собеседника — это вопрос открытый.
В общем, доставалось поначалу.
По полной программе.
А потом, через некоторое время, притерлись.
И успокоились.
Встречались вечерами, трепались: со мной — о новых книгах, о музыке, о театральных премьерах, просто о жизни.
С Машкой — о кино и о фотографии.
Здесь я — пас.
Нельзя объять необъятное.
И еще — я любовался Крис.
Нет, не как женщиной.
В моем любовании не могло быть ничего сексуального.
И причина тут вовсе не во мне.
В ней.
Она сама по себе была — произведение современного искусства, существующее вне категорий времени и пространства. Хрупкая светловолосая питерская барышня, оседлавшая и укротившая страшного хромированного зверя.
Орхидея в мотоциклетном шлеме…
Особенно она любила поговорить со мной о литературе.
Силилась понять.
И, думаю, — не литературу через меня, а меня через литературу.
Я находил это забавным.
— Скажи, — говорит, — Дим, ты ведь не любишь Сорокина?
— Не люблю, — отвечаю.
— А почему?
Вздыхаю, прикуривая.
Потом разгоняю ладонью сигаретный дым, который она терпеть не может.
— Понимаешь, — говорю, — он сам называет свой метод «гниением стиля». А меня вообще гниение не прикалывает. Да, сгнившее мясо позволяет разглядеть скелет. Костяк. Основу. Но хорошему художнику для этого достаточно просто развитого воображения…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
