Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Слушая Корнелия, я думал, что великий ученый сошел с ума, настолько его слова казались мне невероятными. Кстати, среди обезьян сумасшествие явление довольно распространенное, особенно среди интеллигенции. Но пока я раздумывал, другой шимпанзе, Гелий, уже приладил электроды к мозгу женщины. Некоторое время она, как и мужчина, лежала не подавая признаков жизни, потом глубоко вздохнула и заговорила. Она тоже говорила на обезьяньем языке, языке Сороры, глуховатым голосом, который менял тональности, как если бы он принадлежал разным людям. Каждое ее слово запечатлелось в моей памяти, как выгравированное.
— Обезьяны, опять эти обезьяны, — с беспокойством говорила женщина. — Последнее время они бурно размножаются, хотя совсем недавно казалось, что их род вот-вот угаснет. Если дальше будет так продолжаться, их станет больше, чем нас… Но дело не только в этом. Они становятся нахальными. Они уже выдерживают человеческий взгляд. Мы зря приручали их и зря давали им свободу, как слугам или обыкновенным домашним животным. Баловни семей становятся самыми дерзкими. Недавно меня толкнул на улице разносчик-шимпанзе. Но когда я подняла руку, чтобы его стукнуть, он посмотрел на меня так злобно и угрожающе, что я не осмелилась его ударить. Анна, та самая, которая работает в лаборатории, сказала мне, что у них тоже многое изменилось. Она уже не осмеливается входить в клетки без страховки. Она уверяет, что по вечерам там слышатся шушуканье и даже смешки. Одна из горилл издевается над доктором, передразнивая его походку.
Женщина умолкла, несколько раз тяжело вздохнула и продолжала:
— Ну вот, дожили! Одна из обезьян научилась говорить. И это не выдумка: я сама читала в «Газете для женщин». Там была его фотография. Это молодой шимпанзе.
— Шимпанзе! Первый! Я был в этом уверен! — воскликнул Корнелий.
— А теперь появились другие, — продолжала женщина. — Газеты каждый день сообщают о новых говорящих обезьянах. Кое-кто из ученых считает это большим научным достижением. Неужели они не понимают, к чему это может нас привести? Насколько я знаю, один из этих говорящих шимпанзе отвратительно ругается. Первое, для чего они используют дар речи, это для того, чтобы поносить своих хозяев. Они отказываются повиноваться…
Женщина некоторое время молчала, потом вновь заговорила, но на сей раз низким мужским голосом и назидательным тоном:
— То, что с нами произошло, можно было предвидеть без труда. Нами овладела мыслительная лень. Никто больше не читает: даже детективные романчики кажутся произведениями, требующими слишком большого духовного напряжения. Никто больше не играет: в крайнем случае раскладывают безобидные и безопасные пасьянсы. Даже детские фильмы кажутся чересчур утомительными. А в это время обезьяны про себя размышляют. И в этих молчаливых одиноких раздумьях их мозг развивается… И они уже овладели речью! О конечно, с нами они почти не говорят, разве только презрительно огрызаются на тех немногих смельчаков, которые еще осмеливаются им приказывать. Но по ночам, когда все мы спим, они обмениваются впечатлениями и сообщают друг другу то, что узнали за день.
Последовала еще одна пауза, затем подопытная заговорила тоскливым женским голосом:
— Мне было слишком страшно. Я больше не могла так жить. Я предпочла уступить место моему лакею-горилле. Я сбежала из собственного дома. Он жил у меня уже несколько лет и верно служил мне. Но постепенно, понемногу он изменился. Он начал уходить по вечерам, начал посещать собрания обезьян. Он научился говорить. А потом отказался выполнять какую бы то ни было работу. Месяц тому назад он приказал мне заняться готовкой и мыть посуду. Он начал есть из моих тарелок, пользоваться моими вилками и ножами. На прошлой неделе он выгнал меня из моей комнаты. Мне пришлось провести ночь в гостиной, в кресле. Я не осмеливалась больше ни ругать его, ни наказывать и попыталась завоевать его расположение добротой. Но он только смеялся надо мной, и претензии его все возрастали. Я чувствовала себя совсем несчастной, беспомощной. И я сдалась.
Я нашла приют в стойбище, которое устроили женщины, оказавшиеся в таком же положении, как я. Здесь есть и мужчины. У многих теперь не хватает смелости жить по-старому. Мы обосновались за пределами города и влачим жалкое существование. Но мы довольны и почти не разговариваем друг с другом. Первое время я раскладывала пасьянсы. Теперь мне не хочется, да и нет сил заниматься даже этим.
Женщина замолчала, потом заговорила мужским голосом:
— Мне казалось, что я нашел средство против рака. Я должен был его испытать, как делал это с каждым своим открытием. Но я утратил былую осторожность. В последнее время все мои обезьяны позволяли делать над собой опыты с большой неохотой. Поэтому, прежде чем войти в клетку Жоржа, самца-шимпанзе, я попросил двух ассистентов как следует его связать. Затем я приблизился и хотел сделать ему укол, впрыснуть возбудитель рака. Ведь это было необходимо, чтобы потом его вылечить! У Жоржа был такой вид, словно он покорился судьбе. Он не сопротивлялся, но его хитрые глазки следили за чем-то происходящим за моей спиной. Я спохватился слишком поздно. Гориллы, шесть горилл, которые были у меня в запасе для опытов с чумой, ухитрились вырваться на свободу. Это был заговор! Они схватили нас. Жорж отдавал приказы на нашем языке. Он в точности копировал все мои движения. Приказав гориллам привязать нас к операционным столам — а они это сделали в мгновение ока, — он набрал в шприц смертельную жидкость и ввел ее нам в кровь, всем троим. Итак, у меня рак. Это наверняка, ибо если лекарство против рака еще не проверено, то раковая сыворотка давно уже доказала свою эффективность.
Впрыснув мне полную дозу, Жорж дружески потрепал меня по щеке, как я обычно делал со своими обезьянами после экспериментов. Мы ведь к ним всегда хорошо относились. Я предпочитал управлять ими не угрозами, а лаской.
Несколько дней спустя, сидя в клетке, куда меня заперли, я ощутил первые признаки болезни. Жорж тоже распознал симптомы рака — я слышал, как он говорил другим обезьянам, что пора приступить к лечению. Это привело меня в ужас. Я ведь знал, что обречен. Теперь я уже не верил в это новое средство. А что если я от него умру еще скорее? Нет! Ночью мне удалось сломать решетку и сбежать из лаборатории. Я укрылся в становище за городом. Впереди у меня еще два месяца жизни. Я гадаю на картах и подремываю.
Снова пауза, и опять женский голос:
— Я была укротительницей. У меня был номер с двенадцатью дрессированными орангутангами, поистине великолепными зверьми. А сейчас я сама сижу в клетке вместе с другими артистами цирка.
Но надо быть справедливой. Обезьяны обращаются с нами хорошо и кормят нас до отвала. Когда солома наших подстилок становится слишком грязной, они ее меняют. И вообще их нельзя назвать жестокими: они наказывают только тех, кто упрямится и не желает делать трюки, которым орангутанги хотят нас выучить во что бы то ни стало. А какие это забавные трюки! Я, например, стараюсь исполнить все, что им хочется. Ползаю на четвереньках, делаю сальто, хожу на руках. И они тоже хорошо ко мне относятся. Несчастной я себя не чувствую. У меня теперь нет ни забот, ни ответственности, ни огорчений. Большинство из нас быстро привыкло к новой жизни.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
