Я проскальзываю в кабинку и сажусь напротив нее. Она улыбается при виде меня. Я смотрю ей в лицо и понимаю, что это ненастоящая улыбка. Это улыбка из той же серии, что и ее «нормально». У нее тревожный и грустный взгляд.
– Расскажи мне, – говорю я, – как сегодня все прошло?
– Честно?
– Конечно.
– Не очень.
Я чувствую, как мой желудок сжимается, мне не хватает воздуха, на меня накатывает волна жара в этот ледяной вечер. Паника. Ривка здесь, чтобы сказать мне, что она умирает. Нет, постойте. Я ведь уже знаю это. Она уже сказала мне, что умирает, но, полагаю, я не приняла то, что это на самом деле скоро случится. Что это не то, о чем можно просто поговорить, а потом дождаться, пока оно само пройдет. Что это не просто короткая глава в моей невероятной жизни.
У Ривки все ужасно плохо, и я не могу продолжать притворяться, будто она в порядке.
Я отпиваю глоток от моего молочного коктейля.
Авокадо на вкус слегка подпорчено.
– Мне пришлось приехать, чтобы пройти анализы для контроля того, что я прошла на прошлой неделе, и, если честно, я устала от анализов и последующего контроля после контрольных анализов, потому что в последнее время мои анализы не особенно хороши.
– А что говорят доктора?
– Они говорят, что я должна есть. Давай закажем ужин.
Я потеряла аппетит, но все равно заказываю тарелку фо. Мой папа постоянно говорит о тонизирующих свойствах фо. Если вы чувствуете первые признаки простуды, съешьте тарелку фо, и вам удастся избежать гриппа. Если вы чувствуете себя нездоровым, съешьте тарелку фо, и незаметно подкрадывающаяся к вам лихорадка сразу же отступит. Но сегодня вечером я не думаю, что фо сможет помочь мне с моим недомоганием. И мы знаем, что Ривке нужно нечто намного, намного сильнее, чем тарелка лапши с секретными специями.
Ривка заказывает тофу с лемонграссом, и, когда его приносят, она, кажется, тратит больше времени на передвигание тофу по тарелке с помощью деревянных палочек, чем на поднесение еды ко рту.
– Прости, что сегодня я такой нытик, Симона. Я позвала тебя сюда не для того, чтобы нагрузить всем этим. – Она откладывает палочки, берет вилку и теперь уже вилкой двигает тофу туда-сюда по тарелке. – Я позвала тебя сюда, потому что сейчас мне нравится быть рядом с тобой больше, чем с кем-либо в целом мире. Так что расскажи мне что-нибудь. Расскажи мне пару историй. Пару историй, чтобы думать о них во время моего долгого пути домой сегодня. Расскажи мне о самом лучшем, что случилось с тобой на этой неделе. А потом расскажи о самом плохом.
– Ну, – говорю я, – АСЗГС вроде как выиграло дело о городской печати.
Я рассказываю о сути дела и о том, как после предварительного судебного заседания город просто сдался, потому что они решили, что не стоит тратить время и деньги на борьбу за дело, которую они, вероятно, не смогут выиграть.
А потом, полностью шокировав меня, Ривка говорит:
– Я рада, что дело не дошло до суда. Я думаю, что такое дело было бы пустой тратой времени для АСЗГС.
– Это словно пощечина по моему лицу! – говорю я. – Я так боролась за все это. Я потратила драгоценную субботу на сбор подписей. Участвовала в митинге возле здания администрации. Вступила в противоборство со злодейкой, настолько страшной, какую только можно себе представить.
Я рассказываю ей все о Злобной Сучке и ее Великом Царстве Самодовольства. Ривка смеется.
– И именно ты… из всех людей… – говорю я. – Я просто не могу понять, как ты не видишь, что крест на городской печати – это стоящее дело.
– Я просто думаю, что есть намного более важные дела, за которые нужно бороться. Есть люди, которые живут в страхе. В крайней нищете. Есть люди, которым нужны адвокаты, и это вопрос жизни и смерти. Сегодня в мире существуют права и свободы, которые втаптывают в грязь, об которые вытирают ноги, над которыми издеваются шутки ради, и нам нужна каждая толика борьбы, которую АСЗГС может предложить. Крест на городской печати – всего лишь символ. Это формальность. Она никому не наносит настоящего ущерба.
– Я уважаю твою точку зрения, но полностью не согласна. Я думаю, что нужно пристально следить за мелочами, чтобы они не выросли в нечто большее.
Ривка улыбается мне:
– Твоя мама наверняка так гордится тобой. И ты, должно быть, очень гордишься ею.
– Да, думаю, горжусь. Но она абсолютно бесполезна в той области, к которой относится самое худшее, что произошло со мной на этой неделе.
– И что это за область?
– Парни.
Я не могу даже поговорить с ней ни о чем таком, потому что все, что она может сказать, это то, что я такая прекрасная и что любой был бы счастлив встречаться со мной и бла-бла-бла.
– Так что случилось?
– Я пригласила Зака на свидание, и он сказал: «Да ни за что, даже через миллион лет, ты вызываешь у меня отвращение».
– Он сказал: «Да ни за что, даже через миллион лет, ты вызываешь у меня отвращение»?
– Он сказал что-то типа: «Звучит отлично, я бы очень хотел пойти, но не могу», а для меня это то же самое, что «Да ни за что, даже через миллион лет, ты вызываешь у меня отвращение».
Официант колеблется у нашего стола, не будучи уверенным, что может убрать два блюда, которые мы так и не съели. Ривка немного оживилась. Лицо ее стало менее бледным, и хотя она почти не прикоснулась к тофу, зато пьет уже второй молочный коктейль. Я думаю о том, что значат все эти плохие анализы. Что будет дальше? Что они делают, когда результаты тестов плохие? Назначают репетитора? Нет. Они проводят все эти сильнодействующие процедуры, из-за которых ты становишься больным и слабым и у тебя выпадают волосы. Так что Ривке, возможно, все-таки придется надеть парик, и именно такой, как я представляла, она должна была войти в нашу дверь в День благодарения – в парике и далеко не столь красивой.
– Тебе назначат химиотерапию?
– Я уже проходила химиотерапию. Она, как уже понятно, не сработала, хотя, полагаю, неправильно так говорить. Она сработала на какое-то время. Но ее действие кончилось. Доктора говорят, что можно попробовать еще раз, но она скорее причинит мне больше вреда, чем наоборот.
Я чувствую, как подступают слезы, но знаю, что это совсем не то, что сейчас нужно Ривке.
– Это так несправедливо.
Ривка смеется.
– Что тут смешного?
– Ой, не знаю. Ничего, на самом деле. Просто раньше я была зациклена на мыслях о справедливости, о том, почему, почему я и почему сейчас. Но это ни к чему не приводит. Это как те вопросы, которыми ты докучаешь родителям. Почему? Почему? Почему? В конце концов им надоедает, и они говорят: «Просто потому что». И это единственный настоящий ответ. Просто потому что.
У меня есть мысль. Идея. Она меня поедом ест, и, хотя у меня есть ощущение, что это не то, о чем стоит говорить вслух, почему-то рядом с Ривкой я чувствую себя так, словно могу разговаривать о чем угодно.
