Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Потому что история эта разворачивается в небольшом уездном городке где-то между Петербургом и Саратовом. Происходит грандиозное недоразумение: становится известно, что в городе со дня на день появится ревизор инкогнито из Петербурга с секретным предписанием от царя. А за всеми местными чиновниками “водятся грешки”: в больнице мрут пациенты, от судебного заседателя несет водкой, почтмейстер распечатывает письма “не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства”, губернатор вовсю берет взятки. Все в ужасе. Бьют тревогу. Как он выглядит, этот ревизор? А вдруг он уже здесь?
И вот пожалуйста – в местной гостинице уж две недели как поселился некий молодой человек, едущий из Петербурга в Саратов, сидит на месте, живет в кредит, ни копейки не платит. Что, если это он и есть? Недурной наружности, презентабельный – наверняка он самый. На самом деле этот молодой человек по имени Хлестаков – праздный гуляка и бездельник, разъезжает в карете, спускает в карты папенькины деньги. Он никакой не ревизор. Но раз его за ревизора приняли, то почему бы и не одурачить все достойнейшее общество? Тем более что из этой ситуации он извлекает немалую пользу: ему списывают долги, его приглашают к обеду, ему наперебой предлагают взаймы, сам губернатор селит его у себя, а губернаторская дочка млеет перед ним (он светский человек! дает балы! в Петербурге!).
Бывает, что одни названия городов дивной мелодией, пьянящей и заветной, звучат в ушах тех, кто живет вдали от них. Как слово “Петербург” в ушах обитателей провинциального русского городишки. Для губернаторской дочки название столицы означает балы, для других это царский двор, имперские вельможи. И жил в этом уездном городишке обычный, неприметный человечек по имени Бобчинский. Он тоже посещает лжеревизора, и у него имеется нижайшая к нему просьба.
В тот вечер в “Люсернере” все шло прекрасно: я с интересом ждал развязки (Раскроется ли обман? Как выпутается Хлестаков?), постановка была отличная, актеры играли божественно, публика смеялась от всей души, смеялся и я. До тех пор, пока в седьмом явлении четвертого действия на сцену не вышел Бобчинский со своей нижайшей просьбой. После которой мое расследование приняло неожиданный оборот.
Н. В. ГОГОЛЬ
РЕВИЗОР
Действие IV, явление 7 (отрывок)
ХЛЕСТАКОВ. Не имеете ли и вы чего-нибудь сказать мне?
БОБЧИНСКИЙ. Как же, имею очень нижайшую просьбу.
ХЛЕСТАКОВ. А что, о чем?
БОБЧИНСКИЙ. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский.
ХЛЕСТАКОВ. Очень хорошо.
БОБЧИНСКИЙ. Да если этак и государю придется, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинский.
118
– Ну что ж, по-моему, вопрос закрыт, – сказала Марион, когда мы вышли из театра на улицу Нотр-Дам-де-Шан. – Вот откуда взялся твой Пекельный. Ты начал его поиски в Гугле, а он нашелся у Гоголя.
119
120
Пустота. Вот что я чувствовал. Ошеломительное зияние. Молчал, растерянно хлопал глазами. Не знал, что думать, что сказать. На последних сценах пьесы меня накрыла жуть и оторопь, гудела голова, отнялись руки-ноги. Значит, Пекельный был побочным сыном гоголевского Бобчинского. Никакого сомнения: Гари прочитал “Ревизора”, седьмое явление четвертого действия запало ему в душу – примерно так же, как позднее мне седьмая глава “Обещания на рассвете”, – он захотел когда-нибудь пересказать по-своему историю человека, просящего другого шепнуть его имя на ухо великим мира сего, зажег свою свечу от свечи любимого писателя и выхватил этого человечка из тьмы. Вот почему я не нашел никакого Пекельного в списках жильцов дома номер шестнадцать по улице Большая Погулянка. Приходилось признать: я много месяцев искал следы вымышленного персонажа, человека, которого на самом деле не существовало.
121
Зато моя бабушка существует на самом деле. И я поехал к ней, чтобы прийти в себя после потрясения “Ревизором”. Она живет в небольшой деревушке на Сомме, в красивом домике, где всю зиму пылают дрова в очаге. Перед очагом стоит стол красного дерева, на столе – черно-белая фотография в рамке, на фотографии – мой дед стоит в величественной позе на носу своей гондолы. Год 1948-й. У нас в семье долгое время при любом упоминании об этом деде немели уста, ускользали слова и повисало тяжкое молчание.
Бабушке было восемнадцать лет, когда она отправилась в первое в жизни путешествие. Однажды в сентябре вместе с подругой села в ночной поезд на Венецию, утром приехала на вокзал Санта-Лючия, нашла гостиницу недалеко от Гранд-канала на узенькой улочке, выходящей прямо на Ка-д’Оро, оставила там чемодан и спросила у первого попавшегося венецианца, как ей самым коротким путем пройти на площадь Святого Марка (она хотела посмотреть на базилику). “Никогда не спрашивай дорогу у венецианцев, – сказала она мне однажды, когда у нас зашел разговор о Венеции. – Если надо идти налево, пройти под аркой, сто метров вперед, через мост, потом направо, выйти на площадь, дальше вдоль канала, опять налево, через мост и там вторая улица направо, то венецианец ткнет куда-то пальцем и небрежно скажет: Sempre dritto! – «Все время прямо!»”
Шла она, шла, но ни базилики, ни Дворца дожей что-то было не видно, а вместо этого они с подругой очутились перед церковью Санта-Мария-Формоза на площади у какого-то rio, у самого берега колыхалась гондола, а перед ней гордо стоял под ярким солнцем гондольер, в соломенной шляпе, затенявшей лицо, и с четырехметровым веслом в руке. Mi chiamo Michele[54], – сказал он двум девушкам (при этом он не знал ни слова по-французски, а они – по-итальянски). Широким жестом пригласил их в гондолу, довез до залива Святого Марка, а когда они протянули ему горсть монет, отказался от платы. Per voialtre xe gratis, signorine![55] Бабушка в благодарность сфотографировала его поляроидом и на обороте карточки написала свой адрес (если он выучит французский, сможет ей написать). Год спустя, все в той же соломенной шляпе, затенявшей лицо, с букетом цветов вместо весла в руке, он стоял не в Венеции, а у дверей дома бабушки, со всеми своими пожитками у ног и поляроидной фотокарточкой в кармане. За это время он выучил французский и теперь мог на нем говорить. Сыграли свадьбу, родилось двое детей, в том числе моя мама, Микеле превратился в Мишеля и стал скототорговцем в пикардийском местечке Фрекен-сюр-Сомм (четыреста семьдесят семь жителей, по данным последней переписи населения).
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
