Уедем со мной, детка, уедем прочь,Мы с тобой вместе умчимся в ночь…
– Лиза, вы слушаете?
Женщина-полицейский говорит медленно и громко, словно со слабоумной. Пытается пробить словами мой толстый череп.
– Она общалась с каким-то мужчиной. Через фейсбучный мессенджер. Много общалась. Они договорились встретиться той ночью, когда она исчезла.
Ее слова, слова, за которые я должна бы зацепиться, проплывают мимо меня. Мое тело здесь, но мой мозг просеивает прошлое. Мы заключили договор.
«Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману».
Нарушение таких обещаний – акт возмездия. Я должна была знать. Я знала. Всегда знала. Вот она – причина страха, который так долго пожирал меня.
Элисон наклоняется, она видит, как сильно я раздражаю ослицу.
– Это Джон, – говорит она. – Это он переписывался с Авой в Интернете. Но то, что он писал… такое отец не говорит дочери. Смотри. – Она кивает Брей, которая держит пачку распечаток. Я, нахмурившись, беру их, смотрю на Элисон.
– Что ты такое говоришь? – врубаюсь наконец я.
– Джон нашел Аву в «Фейсбуке». Он несколько месяцев переписывался с нею. Но он ей не сказал, что он ее отец. Их переписка носила скорее… – она подыскивает слова, – сексуальный характер. Он уговорил ее убежать с ним. – Она берет мою руку, словно мы друзья, и нам обеим неловко. Моя ладонь вдруг потеет, влага выходит из меня, будто слезы, которые я давным давно уж выплакала. – Ты имела с ним какую-нибудь связь? – спрашивает она. – В доме его нет. Он почти год назад сказал соседям, что уезжает путешествовать. Полиция делает все, что в ее силах, чтобы его найти – найти их обоих, – но им нужна твоя помощь. Куда он мог бы ее увезти? Какое-нибудь место, которое было важно для вас обоих? Или только для него? Куда-нибудь, куда вы ездили в отпуск. Мы можем просмотреть его досье, но вряд ли там есть все.
«Уедем со мной, детка». Кролик. Фотография в разбитой рамочке под лестницей. Все это начинает обретать жуткий смысл.
Я хочу, чтобы включили радио. Я боюсь пропустить что-нибудь важное. Элисон и женщина по фамилии Брей все еще пытаются говорить со мной. Но я держу в руках распечатки. Я прочту их позднее. Мне нужно привести мысли в порядок, если я хочу спасти дочь.
– Она не слушает, – говорит Брей. – Нам нужен кто-нибудь, кто мог бы до нее достучаться. И ей нужно пока отказаться от лекарств. – Она встает, наклоняется ко мне. – Лиза. – Я игнорирую ее. – Шарлотта! – Она выкрикивает это имя, и я непроизвольно поднимаю на нее глаза. – Каким способом он мог узнать, где вы живете? – спрашивает она. – Хоть какую-нибудь зацепку?
– Нет, – отвечаю я, хотя тут же понимаю, что лгу. – Никак. Никак не мог узнать.
Еще один фрагмент пазла встает на место. Я была молода и глупа, и это единственный фрагмент, который подходит.
Жаль, что я не могу плакать.
37
ПОСЛЕ
2006
Сердце ее бьется, когда она облизывает горьковатую клейкую кромку конверта. Ей не следует отправлять это письмо. Она знает, что не следует, но, хотя мир и считает ее порождением зла, она думает: если она не может простить его за то, что сделал он, то как она может рассчитывать на то, что простят ее? Она не может жить, напитанная ненавистью. Это выматывает. И он раскаялся. Он старался изо всех сил, чтобы доказать это.
Они могут сколько угодно давать ей новые имена – Лиза, сейчас она Лиза, – но они не в состоянии с такой же легкостью стереть ее прошлые «я». Они призраки, жившие под ее кожей, и одно из них некоторое время любило его. Даже теперь, когда она знает, каким он стал к концу и что сделал, когда они бежали, она все еще тоскует по тому, что чувствовала в начале их отношений. И он дал ей Аву – у Кристал теперь тоже новое имя, – так как же она может не простить его теперь, ведь он постарался загладить свою вину.
Она физически вздрагивает, когда вспоминает заголовки – как он выставил сплошным ужасом историю их совместной жизни. Возложил на нее вину в своем пьянстве. Сказал, что она погубила его жизнь. Все маленькие подробности их отношений, которые она когда-то так ценила, – он публично их растоптал, выставил в грязном свете.
Слава богу, они не смогли напечатать ее фотографию. И тем не менее ее переместили на новое место, дали новое имя, израсходовали кучу денег налогоплательщиков на человека, которого большинство публики скорее повесило бы за ее деяние. Она не сомневалась: люди из ее окружения ропщут против огромных расходов и называют ее одуревшей от любви идиоткой, которая навлекла все это на себя из-за неумения держать язык за зубами.
Но прошло больше года, жизнь устроилась, и теперь Джон сделал это доброе дело, которое позволило ей и Аве жить получше. Элисон – уже не Джоанна, новый город означает и нового инспектора – говорит, что она ни при каких обстоятельствах не должна контактировать с ним. Они сами переправят ее благодарности, или любую записку, или послание, какое она захочет. Она просила их сделать это, но очень устала от того, что все про нее всё знают и ее жизнь снова под микроскопом. Если она дает им письмо для него, они зачитывают его до дыр, а некоторые слова, даже «Я тебя прощаю и желаю тебе всего хорошего», не должны достигать чужих ушей.
