Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Пока Петер был игроком, он воспринимал финальный свисток как остановку на американских горках – одни думают: «Фух, наконец-то!», другие: «Еще!» После каждого матча ему всегда хотелось еще и еще. Теперь он, спортивный директор, не мог вернуться к нормальной жизни без таблеток от мигрени.
Когда спустя больше часа последние пьяные от победы спортсмены, родители и спонсоры наконец покинули ледовый дворец и вывалились на парковку с воплями: «МЫ МЕДВЕДИ, МЫ МЕДВЕДИ, МЫ МЕДВЕДИ ИЗ БЬОРНСТАДА!» – Петер, Роббан и их воспоминания остались наедине.
– Может, пойдем ко мне в кабинет? – спросил Петер, и Роббан расхохотался:
– Петер, милый, это ведь наше первое свидание, а я приличная девушка.
Петер тоже расхохотался:
– Уверен? А то попили бы чаю, посмотрели бы старые фотки.
Роббан протянул ему руку.
– Передай своим парням привет от меня, хорошо? Скажи, что был здесь один гордый старый лис, который смотрел матч.
Петер пожал ему руку:
– Приходи как-нибудь к нам на ужин. Мира будет ужасно рада!
– Конечно приду! – ответил Роббан, хотя оба знали, что это ложь.
И они разошлись по домам. Мгновенья – вот все, что у нас есть.
В раздевалке было пусто. Все закончилось: адреналин, песни и танцы, прыжки на банкетках, молотьба кулаками по стенам. Еще недавно в этой комнате ликовали голые по пояс молодые и не очень мужчины, поливая головы пивом, а теперь было пусто. Оставшись один, Амат ходил по раздевалке, собирая с пола обрывки скотча. В дверях появился удивленный Петер:
– Ты что здесь делаешь?
Амат покраснел:
– Не рассказывайте, пожалуйста. Ну, что я собираю мусор. Я хотел только обрывки убрать.
От стыда у Петера перехватило горло. Он вспомнил, как парень лет в восемь или девять собирал на трибунах пустые банки, когда Фатиме впервые не хватило на его снаряжение. Они были слишком гордыми, чтобы принимать милостыню, поэтому Петер с Мирой давали в местной газете фальшивые объявления, и каждый год откуда-то появлялась подержанная амуниция нужного Амату размера. У Миры была целая сеть агентов по дороге в Хед, которые по очереди играли роль продавцов.
– Нет… конечно, не расскажу, Амат, мне и в голову бы не пришло говорить о тебе остальным, – пробормотал Петер.
Амат посмотрел на него в недоумении. Хмыкнул:
– Остальным? Да плевать мне на них. Вы маме не рассказывайте! Она дико злится, если я за нее убираю.
Петеру так хотелось сказать Амату что-то хорошее. О том, что он им сегодня невероятно гордился. Но слов не хватало, он не знал, как говорить такие вещи. Он попытался, но почувствовал себя плохим актером. Иногда он безумно завидовал Давиду, который умел завоевать сердца парней. Они ему верили, ловили каждое его слово, боготворили его. Петер завидовал ему, как застенчивый отец на детской площадке завидует разбитному папаше, умеющему развеселить всю ораву.
Поэтому Петер ничего не сказал Амату. Он улыбнулся, кивнул и выдавил из себя:
– Ты, наверное, единственный подросток на земле, которого мама ругает за то, что он слишком много времени посвящает уборке.
Амат протянул ему мужскую рубашку:
– Вот, забыл кто-то из спонсоров.
Рубашка пахла перегаром. Петер медленно покачал головой:
– Ты… Амат… я…
Слова предательски застревали в горле. Единственное, что он смог сказать:
– По-моему, тебе надо пойти на парковку. Ты ведь никогда не выходил отсюда после такого матча. По-моему, тебе надо… ты сможешь пережить нечто такое… это не всем дано. Ты выйдешь отсюда… победителем.
Амат понял, что имел в виду Петер, только когда, собрав свои вещи, свернул в коридор и закрыл за собой дверь ледового дворца. Увидев его, взрослые люди захлопали в ладоши и заулюлюкали от восторга. Несколько старших девочек из его школы выкрикнули его имя, Бубу обнял его, Беньи взъерошил ему волосы, все хотели пожать ему руку. Чуть поодаль Кевин давал интервью местной газете. Немного погодя он раздавал автографы целой ораве детей, а их мамы тем временем настойчиво уговаривали его дважды сфотографироваться на память: сначала с каждым из детей, потом с каждой из них.
Амат качался из стороны в сторону от объятий и хлопков по спине и неожиданно для себя кричал вместе со всеми: «МЫ МЕДВЕДИ ИЗ БЬОРНСТАДА!» – так, что начало жечь в груди. Он слышал, как остальные, услышав его, стали кричать еще громче, потому что хотели разделить его радость.
Опьянение пузырилось внутри, эндорфины кипели, потом он вспомнит, что подумал в тот миг: «И как тут не поверить, что ты бессмертен?»
Мира убирала в кафетерии. Мая и Ана вышли из туалета, переодевшиеся, со свежим макияжем, они с хохотом ждали предстоящего вечера.
– Я сегодня… переночую у Аны. Мы… будем делать уроки, – улыбнулась Мая.
Дочь соврала, а мать сделала вид, что поверила. Они балансировали на том этапе, когда мать и дочь одинаково сильно беспокоятся друг о друге. Есть такой период в отрочестве, когда ты уже не ребенок, а равноправный с родителями человек, но вскоре чаша весов качнется, и Мая повзрослеет настолько, что будет больше заботиться о родителях, чем они о дочери. Скоро Мая перестанет быть ее любимой малышкой, а Мира, наоборот, станет ее любимой старушкой. Чтобы отпустить от себя ребенка, многого и не требуется. Нужно просто отдать лишь все, что у тебя есть.
Петер вошел в кабинет генерального директора, где на нетвердых ногах уже слонялись подвыпившие мужчины.
– Я тебя обыскался! – воскликнул голый по пояс Фрак и, пошатываясь, подошел к Петеру и забрал у него свою рубашку.
Петер пристально посмотрел на него:
– Если я еще хоть раз услышу, что ты принес алкоголь в раздевалку для игроков, Фрак… Они же еще дети.
– Да ладно, Петер, какие дети, перестань! Пусть парни попразднуют!
– Парни пусть празднуют, а вот взрослые должны знать границы.
Фрак отмахнулся от этих слов, как от назойливых мух. У него за спиной двое мужчин с пивными банками в руках оживленно обсуждали форварда основной команды: «Да он такой тупой, что за хлебом сам не может сходить», и вратаря: «Он полный дебил. Разве нормальный человек женится на телке, которая до него переспала с половиной команды, а после него – с другой половиной». Петер не знал, спонсоры это или просто спутники Фрака, он тысячу раз слышал подобные разговоры, но до сих пор не привык к иерархии, соблюдавшейся в этом кабинете. Игроки могли поливать грязью судью, но не тренера, тренер мог критиковать игроков, но не спортивного директора, тот не мог осуждать генерального директора, который, в свою очередь, не имел права плохо отзываться о членах правления, а они – о спонсорах. Выше всего в этой иерархии находились мужчины в пиджаках, для которых игроки были наподобие лошадей на скачках. Своего рода продуктом.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
