Остался час до заката. Солнце низко висело в золотом небе, и темно-золотистая дымка сумерек уже затопила землю. В медовом свете мир людей казался мягким и нежным. Вода в широкой реке цветом напоминала пиво. Поля пестрели, словно шкура леопарда. Стены города, возвышающиеся вдали, казались темно-шафрановыми, как свежевыпеченный хлеб. Оттуда доносились блеяние овец и ленивые крики пастухов. Мерх! Его запах казался Наразен знакомым до боли, словно аромат ее собственного живого тела. Мерх — золотой и ласковый. Мерх, который не ждал Наразен, не скорбел о ней. Мерх, принадлежащий Наразен, спасенный ею и предавший ее.
Королева осмотрелась. Она очутилась там, где и хотела, — за городской стеной, на кладбище преступников.
Иссака, после того как она его убила, похоронили здесь. Его тело давно сгнило в безымянной могиле, но его проклятие обрушилось на Наразен и ее королевство. Слова эти навсегда врезались в память несчастной королевы, и в своей подземной тюрьме она часто вспоминала их.
«Земля станет бесплодной, как чрево королевы… Мерх будет как Наразен. Когда прекрасная Наразен родит ребенка, тогда возродится и ее страна. Когда Наразен принесет дитя, тогда к земле вернется плодородие… Мерх будет как Наразен…»
Наразен протянула свои синие руки к безымянным могилам. Ведь она нашла слабое место в проклятии Иссака. У нее ушли годы, чтобы вырваться из мира Владыки Смерти… Но теперь она отомстит за свои муки…
Наразен обходила каждый бугорок земли, улавливая каким-то новым чувством, кто покоится под ним. Иногда она останавливалась и топала. И казалось, в глубине, под землей, шевелились старые кости, просили оставить их в покое, ведь это не их она искала. Наконец она почувствовала, отыскала нужную могилу. Она остановилась и внимательно изучила это место. Ей казалось, что она смотрит сквозь землю, туда, где на дне ямы лежит скелет, меж ребер застрял заржавленный наконечник копья. На Наразен уставился оскалившийся череп. Плоть давно сгнила, а душа ушла — ушла свободной, не то что душа Наразен. Но в те дни даже кости людей были пропитаны их поступками, памятью их деяний.
— Иссак, — позвала Наразен, хотя ее голос был беззвучен в этом мире. — Мертвый обращается к мертвому. Вспомни проклятие, которое ты наложил на меня и на мой город.
И тогда в черепе Иссака ожил черный червь. Он выполз через оскаленные зубы, поднял голову и поклонился королеве.
— Значит, ты узнал меня? Хорошо. Проклятие гласило, что Мерх станет как Наразен. Так и должно было случиться. Пока я оставалась бесплодной, бесплоден был и Мерх, а когда я принесла плод, то же стало и с Мерхом. Но теперь я мертва, меня отравили. Я умерла, и кожа моя стала синей. Верни свое проклятие, Иссак, ибо ты хорошо его помнишь. Пусть Мерх вновь станет как Наразен. Я дорого заплатила, чтобы сохранить то, что принадлежало мне, но в час триумфа все потеряла. Другие, не заплатив ничего, завладели моим Мерхом. Пусть Мерх снова станет как Наразен!
Королева была беспристрастна и беспощадна. Черный червь кивнул и снова поклонился, словно давая согласие. Он выполз из костей Иссака и, выбравшись из могилы, трижды обвился вокруг лодыжки Наразен. Ей показалось, будто раскаленная проволока сдавила ее ногу. Жар разливался по всему телу, и тело переполнилось им. После этого червь сморщился, высох, и пустая оболочка слетела с Наразен. Королева оскалила лазурные зубы и повернулась к воротам Мерха.
Лучи заката окрасили землю в золотистые тона, а когда пламя утихло, ночь опустилась на Мерх — бездонная ночь, чернее самых черных камней. В городе зажглись тысячи освещенных окон — желтых, золотых, красных.
Ворота уже закрывались, когда на дороге показалась какая-то тень.
— Эй, посмотри, кто это там? — спросил один караульный другого.
— Никого там нет.
Но первый стражник почувствовал, как что-то легкое, словно паутина, проскользнуло мимо него. Он протянул руку, чтобы схватить это «что-то», и ему почудилось, что женские волосы выскользнули из его руки. Волосы на ощупь казались гладкими, холодными и неприятными — словно сорная трава в запущенном саду. Другой караульный, не такой проворный, ничего не заметил. Немного погодя третий стражник, спотыкаясь и пошатываясь от выпитого вина, вышел из караульного помещения и заметил отпечаток женской ладони на только что побеленной стене, но тут же слетелись три или четыре мотылька и стерли след, трепеща, словно пепел сгоревшей бумаги.
Две женщины медленно подошли к колодцу, обсуждая городские сплетни. Поблизости играл ребенок старшей из женщин.
Ребенок поднял голову. Из мрака выплыло ужасное лазурное лицо, два мерцающих глаза, улыбающиеся губы. Рука погладила ребенка по голове. Мальчик, уже готовый завизжать, вдруг онемел.
— Эй, сынок, — позвала его старшая из женщин, — нам пора домой, иди сюда… А это кто? — обратилась она к приятельнице. — Я не видела эту женщину здесь прежде. — В полутьме она разглядела только силуэт незнакомки, да мерцание рубинов в ее серьгах, да еще тусклый блеск металла на шее и запястьях.
— Наверняка служанка какого-нибудь богача, А может, какая-нибудь потаскуха.
Услышав это, незнакомка рассмеялась. Старшей женщине все это очень не понравилось, и она, торопливо попрощавшись с подругой, забрала кувшин, ребенка и поспешила домой. Женщина помоложе, задержавшись, чтобы наполнить свой кувшин, с неприязнью заметила, что незнакомка склонилась над колодцем, опустив руки в воду.
Молодая женщина отпрянула прочь, но холодная рука незнакомки коснулась ее шеи, и женщина упала на землю. Но было уже поздно…
В эту ночь многим пришлось испытать на себе ласки Наразен.
Приятели, выйдя из таверны, увидели фигуру, как им показалось, женщины. Один окликнул ее и сунул руку в разрез платья. Но, прикоснувшись к холодной каменной груди, в ужасе отскочил. Пьяница храпел под деревом и не видел, как женщина подняла стоявший рядом с ним кувшин с вином, отпила немного и поставила обратно.
Пекари, трудившиеся до зари в раскаленной пекарне, вдруг задрожали от ужаса, но ни один из них не посмел оглянуться. Вскоре из зерновых подвалов выбрались мыши. В один миг грызуны наводнили всю улицу.
Некоторые горожане слышали, как скрипят веревки, опускаясь в колодцы, но никого не видели рядом. Ночная птаха спустилась, чтобы напиться из лужи возле одного из тех колодцев и навсегда замолкла.
Девушка, лежавшая в саду со своим любимым, вздрогнула и сказала:
— Как холоден твой поцелуй.
— Не холоднее, чем твой.
Собаки не лаяли во дворах. Они скулили и рвались с привязи.
Блудница, ожидающая любовника у темной арки, сказала:
— Это мое место, проваливай.
Нищий, живущий на ступенях храма, пробормотал:
— Подай денежку.
Пьяный торговец одеждой вышел на улицу и лицом к лицу столкнулся с жутким призраком. Упав ниц, он поклялся не пить до самой смерти. И сдержал свое слово — ледяная рука сдавила его горло.
