И каждый раз навек прощайтесь!И каждый раз навек прощайтесь!И каждый раз навек прощайтесь!Когда уходите на миг![1]
Мы специально так построили номер, чтобы уйти тихо, а не под аплодисменты. Поэтому сразу после стихов начали исполнять дуэтом песню «Мой костёр в тумане светит».
Успокоив свои эмоции и эмоции зрителей, мы плавненько уходили со сцены под романс о том, как мой костёр в тумане светит…
И вот на опустевшей сцене уже гремели аплодисменты и крики «Браво!». Мы вышли поклониться. И улыбались. Как двое глупеньких и счастливых дурачков…
Однажды вечером после ужина, когда я гонял с ребятами в футбол, Рита подозвала меня и предложила:
– Давай убежим сегодня к морю?
– Как это?
Ребята из нашей команды уже толкали меня, чтоб я играл. Нам только что забили гол.
– Убежим ночью. Будем смотреть на звёзды и слушать море.
Ребята стали толкать ещё сильнее. Я быстро согласился. И побежал отыгрываться.
После отбоя, когда совсем стемнело, мы выбрались через форточки окошек на улицу и, очутившись на воле, побежали в условленное место.
Встретились на трамвайной остановке. Мне пришлось её немного подождать. В девичьем корпусе медсестра принимала новенькую из Тюмени. Ритка дожидалась, пока эта медсестра уйдёт.
Поймали такси с зелёным огоньком. И спустя каких-то полчаса очутились на берегу сонного моря.
Тихая волна ласкала песчаный берег. В небе мерцали бесконечные и далёкие звёзды. Рассыпался наискосок туманный Млечный Путь.
Я принялся разводить костерок, а она сняла босоножки и зашла в воду.
– Ой, смотри, Лёшка, какая прелесть!
Я подбежал к ней. И увидел, как у её ног, которыми она взбаламучивала воду у берега, то и дело зажигались светящиеся ярко-зелёные огоньки.
– Что это? – спросил я.
– Морские светлячки. Чудо, правда? Видишь, море какое разное. Днём одно. Ночью совсем другое. Это такая тайна… В нём столько всего интересного. Я читала.
Пошли к костру. В его волнующемся свете появился вдруг на песке путешествующий по берегу огромный богомол. Важно посучил своими дирижёрскими лапками и отправился дальше.
Мы читали стихи. Пели пионерские песни. Смеялись. А потом я поцеловал её. В тонкие влажные губы. И обнял. Она вдруг задрожала. Прижалась ко мне крепче.
– Чего ты? Плохо это?
– Не знаю. Трясёт чего-то.
– Замёрзла?
– Да нет. Волнуюсь… От этого…
– Я больше не буду.
– Нет. Давай я сама.
И она прильнула с закрытыми глазами к моим губам и сжатыми от волнения губами неуклюже сама поцеловала меня. Какое-то время сидели молча. Обдумывали происходящее. Костерок погас. Тлело в золе несколько слабых угольков.
– Я так счастлива, что мы с тобой в эту ночь здесь, у моря. Спасибо тебе за это.
Я смутился.
– Да ладно. В палате всё равно скучно. А тут – столько приключений! Нам ведь ещё возвращаться надо.
– Давай немного пройдёмся вдоль берега пешком. И встретим рассвет. Только можно я возьму тебя под ручку?
Шли вдоль прибоя. Время от времени нам навстречу попадались влюблённые пары, которые с понимающим видом улыбались, глядя на двух глупых подростков.
Потом поднялись по одной из лестниц на бульвар и пошли по благоухающей зеленью Одессе к своему санаторию. Рассветало. Мы были самые счастливые люди на свете.
* * *
В день её отъезда в палату ко мне забежал новенький – сосед по комнате Игорёк из Ворошиловграда.
– Ритка-то книжку санаторную уже сдала и уехала по-тихому в аэропорт.
Я опешил.
– Как уехала?
– Сам видел! А у тебя на завтра билет?
Я так был смущён и удивлён, что не ответил.
– Как же так? Не простилась даже…
– А чего прощаться? Ты ей кто? Я ей кто? Пацаны случайные. Хотя красивая…
Меня это не убедило.
– Гарик, в аэропорт поедешь со мной?
– Поехали!
Мы сели в рейсовый красный «Икарус» и поехали в аэропорт искать Риту. Мне было не по себе. Тоскливо. Тревожно. Обидно. Даже адреса не оставила. А вдруг не успеем? И она улетит. И я больше никогда её не увижу.
Мне так хотелось ещё хотя бы раз увидеть эти озорные добрые глаза и сказать Рите несколько прощальных слов.
В зале ожидания я сразу увидел её. Она сидела с опущенной головой на скамейке рядом со своим чемоданом. Растерянная. Заплаканная. Я окликнул её:
– Ритка!
Она подняла глаза.
– Мальчики!!!
Бросилась мне на шею, обняла крепко, прижавшись всем телом. Я гладил её дрожащее плечико и, сжимая крепко зубы, рывками вдыхал удушливый воздух зала ожидания. Гарик с круглыми глазами стоял рядом и смотрел на нас.
Прошло какое-то время, пока мы пришли в себя. Потом я спросил:
– Чего ж ты не сказала, что уезжаешь?
– Да вот, подумала: чего навязываться опять? Приехали вместе. Уеду сама. Без помощника.
– Эх ты! А ещё друг называется! Даже адреса не оставила…
– Простите, ребята…
Её рейс задерживался. Мы пили кофе с булочками в буфете. Ритка смеялась. Отдала свёрнутый в несколько раз листочек с записанным на нём ещё в санатории адресом.
Перед уходом на регистрацию, пожав руку Гарику, посмотрела на меня. Положила обе руки мне на шею и шёпотом попросила:
– Лёшенька, Лёличек мой родной, поцелуй меня. На прощанье. В щёчку.
Я поцеловал.
Она подняла свой чемодан. Махнула рукой. И ушла, не оборачиваясь.
На следующий день улетал из Одессы и я.
Потом мы писали друг другу письма. Пять писем Маргарите Желанной в Омск написал я. И пять писем пришло в Москву на мой адрес из Омска. Четыре от Риты. А одно, короткое, от её мамы.
Она просила больше не писать Риточке, потому что Риты больше нет. Она ушла. Болела. Лежала в больнице. Врачи пытались сделать всё возможное. Ах, как бы я был счастлив, если бы её мама меня обманула – и Рита была бы жива.
