— И правда что, — пригляделся Вител и дернул меня за хвост. — Этак усы отрастишь погуще, подкрутишь по-молодецки, синий глаз прищуришь, кудри распустишь — все девицы твои будут! Может, даже горная ведьма влюбится, чего б нет?
— Издеваетесь… — протянула я с тяжелым вздохом, и они загоготали.
Чарим был прав: походная жизнь нелегка, однако я бралась за любое порученное дело, вспоминала то, чему учили меня дома, забывала придворное обхождение и могла уже отбрить какого-нибудь шутника так, что он не враз находился с ответом. Словно маска сползала с меня клочьями — не серебряная, другая. Та, что наросла на лице за годы жизни в княжеском дворце и превратила меня, как точно выразился Чарим, в тень тени, подобие прежней меня…
«Он сказал „синий глаз прищуришь“! — вдруг сообразила я. — Но я ведь… Глаза должны быть карие, как у князя Даккора! Неужели я отвлеклась, и маска… Да не может быть такого, утром ведь гляделась в воду — все было как надо!»
— Дядя Чарим, — не выдержала я, — у меня глаза карие вообще-то, чего вдруг ты про синие заговорил?
— Правда, что ль? — удивился он. — Показалось, значит. Видно, как распогодилось, небо отразилось, вот я и решил…
Показалось ему, как же! Таким, как Чарим, никогда ничего не кажется, а если вдруг и померещится невесть что, так они это нечто со всех сторон рассмотрят и ощупают, чтоб не ошибиться! Но он не приглядывался ко мне слишком уж пристально, я бы обратила внимание. Может, в самом деле небо отразилось? Как рыцарь Раве говорил — глаза у меня синие, но очень темные, цвета грозовой тучи, когда ее солнце немного подсвечивает, и вот, наверно…
— Вот, добрые люди, отмыл, — выдохнул странник, грохнув котел возле костра.
Мак заглянул внутрь, придирчиво поскреб стенки пальцем и удовлетворенно кивнул — чисто, мол.
— Ну держи, заслужил. — Вител плеснул ему в плошку из своей фляги, странник жадно глотнул и надрывно закашлялся, когда огненное пойло обожгло простуженную глотку. — Вот видишь, на пользу пошло! Закуси-ка…
— Это я на завтра приберегу, — просипел тот, схватив хлеб с сыром, — а то неизвестно еще, когда удастся брюхо набить. А может, добрые люди, взяли бы вы меня с собой? У меня руки нужным концом приставлены, за скотиной ходить умею… А у вас, гляжу, работников-то маловато!
— Э, нет, — ответил Чарим, — у нас уже имеется нахлебничек, этот вот дурень малолетний. Второго не надобно. У костра можешь погреться, и будет с тебя.
— Тогда я уж лучше к своим пойду, — тяжело вздохнул странник, проводив взглядом флягу. — Может, не прогонят вдругорядь, еще чего-нибудь расскажут… Благодарствую за угощение, добрые люди!
— Иди, иди с миром, — кивнул Вител и молчал, пока он не скрылся из виду, а потом негромко сказал: — Пойду лошадей проверю. Ленни, идем-ка со мной, поможешь.
Я встала и двинулась следом, недоумевая: чем я помочь-то могу? У напарников лошади смирные, упряжные — тем более, а Серебряного я еще засветло обиходила…
Правда, я в темноте хорошо вижу, но сейчас-то тучи разошлись, и луна светит во всю силу, хоть иголки в траве собирай!
— Вот что, Ленни, — тихо произнес Вител, когда мы подошли к его серому мерину, — у тебя жеребец захромал.
— Разве?
— Да. На заднюю левую. Так что замотай-ка ему ногу как следует, да и вторую тоже — мало ли, застудил. Породистые лошади нашим не чета, от ветерка, бывает, хворать начинают. Завтра в поводу пойдет, ясно? И накрой его как следует. Эту вот попону возьми, что ли, она получше твоей дырявой тряпки будет. И смотри, чтоб не сползала.
— Дядя Вител…
— И без разговоров! — немного повысил он голос. — Может, это я на старости лет собственной тени пугаться начал… Но лучше делай, как сказано. И гриву с хвостом подмажь…
— Откуда вы… — ойкнула я.
— Ленни, я не вчера родился, — покачал головой Вител. — И уж крашеную лошадь отличу, тем более что красишь ты неровно, сразу видно — не умеешь. Что уж о Чариме говорить, он это сразу заметил… Действуй, я посмотрю, чтоб никто не подобрался.
Я только вздохнула и полезла в суму за плошкой и краской — ее нужно было разводить водой.
— У кого увел жеребца-то? — негромко спросил Вител, пока я возилась с Серебряным. — И, главное, как ухитрился? С твоими-то умениями!
Я хотела отмолчаться, но он продолжал:
— Или все же не просто увел? Красавчик твой… хотя вовсе он не Красавчик, ты сегодня проговорился, да и раньше, я слышал, иначе его называл, когда думал, что никого рядом нет. Ну и вот, конь мало того что породистый, так еще и вышколен будьте-нате, и в походах явно бывал, сразу видать. А такие обычно к одному хозяину приучены, и это явно был не ты.
— Теперь я, — буркнула я. — Прежний умер.
— Все-таки будешь уверять, что конь отцовский?
— Не совсем, но около того, — ответила я, подумав: если князь Даккор назвался моим опекуном после смерти родителей, то, значит, считался близким родственником.
— Но если б он тебе в наследство достался или в подарок, вряд ли бы ты его красить да прятать стал, верно? Значит, увел без спросу. Из дому сбежал, что ли? — сделал неожиданный вывод Вител, и я выдохнула с облегчением.
— Вроде…
— Погоди, дай угадаю… Ты еще совсем мальчишка, мать твоя, скорее всего, еще женщина в самом соку… Как муж помер, снова замуж вышла? Киваешь? Ага… А новому муженьку ты, видно, не ко двору пришелся, — с удовольствием заключил он. — Либо он тебя по-своему воспитывать решил. Ты и отправился куда глаза глядят, а конь, видно, в самом деле отцовский, раз тебя признает и слушается.
— Ага. — Я шмыгнула носом. — Почти так. Матушка меня сама отправила к рыцарю Данвору, денег дала, сколько смогла, и еще свои девичьи украшения, только я не знаю, где их продать и сколько просить, обманут ведь! Да и жалко, кое-что ей отец дарил, вот. И коня она разрешила взять, все равно он отчима чуть не убил, когда тот хотел на нем проехаться.
— Так зачем ты его красишь-то? — спросил Вител, удовлетворенно вздохнув. — Раз не без спросу взял?
— Боюсь, меня искать будут, — честно ответила я. Отчим, если разозлится… ух! А он точно разозлился, что я удрал, и наверняка послал за мной хоть кого… Но так-то меня поди высмотри, что во мне особенного? А у Красавчика масть слишком приметная, его издалека узнают. А продать его…
— Да понял я, — вздохнул он. — И отцовская память, и конь немолодой уже, и продешевить боишься. А другого в обмен взять — надуют, как пить дать.
— Правда твоя, дядя.
Я похлопала Серебряного по крупу, вытерла руки о попону и принялась заматывать ему ногу темной тряпкой.
— И ищут тебя, может статься, вовсе не ради того, чтобы вернуть к матушке под крылышко… — задумчиво протянул Вител. — И владения ваши, должно быть, не такие уж бедные, как ты говорил. Либо были побогаче при твоем отце, раз он мог себе такого скакуна позволить…
