Это было самое прелестное из всех дневных платьев, которые ей довелось видеть, и сейчас она подумала, что почти бессознательно приберегла его на самый последний день своей жизни…
Она тщательно зачесала волосы надо лбом и свернула сзади у самой шеи в гладкий узел.
— Синьорина такая красивая! Красивей не бывает!
— Спасибо, — дрогнувшим голосом ответила Марина. Эти слова, сказанные с такой искренностью, были ей сейчас просто необходимы.
И хотя ей страстно хотелось увидеть Уинстона, она, спускаясь вниз, чувствовала себя немного смущенной.
Уинстон сидел в гостиной за письменным столом и писал письмо. При ее появлении он поднялся, и она увидела устремленный на нее взгляд, полный восхищения.
— Мне стыдно, что я так долго спала, — несмело сказала Марина.
— Ничего удивительного — вы вчера порядком устали.
— А что мы сегодня… собираемся делать?
Она задала свой вопрос, затаив дыхание, потому что ответ был для нее чрезвычайно важен — она боялась, как бы Уинстон не изменил свой прежний план.
— Я обещал показать вам Капри, — ответил Уинстон, — конечно же, если вы отважитесь опять сесть в мою столь ненадежную моторную лодку! Правда, механик уверяет меня, что теперь мы совершенно спокойно можем пускаться в самые дальние путешествия хоть на год — вчерашнее больше не повторится!
— Я отважусь, — обрадовалась Марина. Я так хотела увидеть Капри!
— Значит, ваше желание исполнится, — сказал Уинстон. — Если вы готовы, мы можем сейчас же и отправиться.
Марина посмотрела на него восторженным взглядом.
Она тут же сбегала наверх за шляпой, а когда они проходили через холл, Уинстон взял со стола голубой зонтик от солнца.
— Этот зонт принадлежит моей невестке, — объяснил он, — но я думаю, будет мудро, если мы возьмем его с собой. На Капри может быть очень жарко, хотя мы и попытаемся найти там тенистое место где-нибудь под оливами. — Марина посмотрела на него вопросительно, и он продолжил: — Я подумал, а не устроить ли нам сегодня пикник? Хочу показать вам южную часть острова, а там, насколько мне известно, никаких ресторанов нет. Так что наш повар приготовил нам целую корзину еды, наполнив ее тем, что, по его мнению, должны есть и пить на этом прекрасном острове.
— Ну, значит, это будет нектар и амброзия! — улыбнулась Марина.
— Несомненно, — ответил Уинстон. — Что же еще считать пищей богов?
Они спустились по ступенькам, выбитым в скале. Слуга вслед за ними тащил плетеные корзины.
Механик уже ждал их. Он заверил Уинстона, что все в порядке и поломки быть не должно.
— Надеюсь, что так и будет, и большое вам спасибо! — ответил Уинстон на чистейшем итальянском языке.
Слуга поставил корзины в каюту.
Уинстон завел двигатель, и они отправились в путь, причем скорость лодки сильно отличалась от той, с какой они плелись домой накануне.
Море сегодня было на редкость спокойным — без малейшей ряби, а солнце ослепительно и жарко сияло на небе.
Капри был всего в трех милях от мыса Сорренто.
Когда мыс остался позади, Марина оглянулась. Как же удачно Улисс построил храм Афины на самом краю мыса!
— А я знаю, о чем вы думаете, — с улыбкой сказал Уинстон, — но на Капри тоже было построено много храмов, когда там поселились греки.
— Да? Ну да, разумеется… — пробормотала удивленная Марина.
— Когда Цезарь Август увидел Капри, — продолжал Уинстон, — он был так поражен его красотой, что выпросил его у города Неаполя в обмен на Искью. — Он видел, что Марина внимательно слушает его, и продолжал: — Тиберий, его преемник, построил там двенадцать вилл, посвятив их двенадцати богам Олимпа.
— А сейчас хоть одна из них сохранилась? — спросила Марина.
— Ну, на месте по крайней мере одной из них сейчас проводятся раскопки, — ответил Уинстон, — но, похоже, сегодня будет слишком жарко для осмотра достопримечательностей. Так что, боюсь, вам придется удовлетвориться только природными красотами острова.
Да, остров действительно был очень красив.
Когда они подъехали совсем близко, у Марины дух захватило от восторга. Высокие горы — и самая высокая из них гора Салерно — казались почти синими; их вершины блистали невероятной таинственной синевой.
Они миновали Марина-Гранде — главный порт острова — и пошли дальше, огибая огромные остроконечные скалы.
Уинстон показывал ей издали живописные гроты, к которым обещал привезти ее в другой раз.
И вдруг глазам Марины представилась сказочная картина — невероятной голубизны море, над которым вертикально вверх вздымались доломитовые скалы. Местами скалы были изрезаны туннелями и имели самые фантастические, причудливые очертания.
Это означало, что Уинстон и Марина прибыли в южную часть острова.
Здесь они нашли маленькую гавань, приютившуюся рядом с огромной скалой, далеко выступающей в море.
— Это Марина-Пиккола. Сейчас мы оставим лодку и поднимемся наверх, — объяснил Уинстон. — Но боюсь, что здесь не окажется ни дороги, ни экипажа. Ну так как? Не страшитесь трудностей?
— Не страшусь, — уверенно заявила Марина.
— Наверху, прямо над гаванью, находятся сады Августа, — сказал ей Уинстон. — Предупреждаю — это очень крутой подъем!
— Я не боюсь.
Они привязали лодку, Уинстон вытащил корзины, и путешественники стали карабкаться от крошечного пляжа вверх по крутому скалистому откосу.
Там была тропинка, узенькая и извилистая, и взбираться было не очень трудно, но Марина радовалась, что они взяли с собой зонтик, потому что солнце нещадно пекло им головы.
Поднявшись наконец, они увидели деревья, траву и разноцветный ковер полевых цветов.
— Думаю, мы забрались достаточно высоко, — решил Уинстон.
В этот момент Марина восхищенно ахнула.
Она увидела развалины — две арки, изъеденные временем и непогодой и, безусловно, бывшие когда-то частью какого-то строения.
— Это что — вилла Августа? — спросила она в изумлении.
— Да, — ответил Уинстон, — и вы можете себе представить, как он приезжал сюда отдыхать и строил планы расширения Великой Римской империи и, может быть, решал, как награбить побольше денег и захватить больше рабов у покоренных им народов.
— Не портите мне впечатление! — взмолилась Марина. — Мне хотелось бы думать, что народ всегда жил счастливо на этом острове.
Остров был даже лучше, чем она его себе представляла.
Играющая голубизна Средиземного моря, вобравшая в себя всю синеву неба, казалось, делала траву еще более зеленой, а цветы — более яркими.
