Леона покачала головой:
— Нет, я безвыездно живу в замке. Меня слишком многое удерживает здесь.
— Но это же никуда не годится, — обратилась к ней герцогиня. — Ручаюсь, вы имели бы огромный успех в Сент-Джеймсе. Я не поверила Джулиену, когда он сказал мне, что привез сюда красавицу, но его определение кажется слишком скромным в сравнении с действительностью.
— Я благодарна вашей милости за столь лестное мнение, — отозвалась Леона, — но уверяю вас, что моя внешность, какой бы она ни была, играет очень незначительную роль в моей повседневной жизни.
Это была не правда, и она сознавала это. Если бы не ее внешность, вряд ли Лью Куэйл стал бы преследовать ее, донимать угрозами, заставляя бояться возвращения в собственный дом. Она невольно встрепенулась при мысли, что в будущем каждый звук шагов на лестнице, каждый скрип половиц в коридоре будет напоминать ей о нем. Девушка не могла чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока он держал в руках ключ от потайного хода под замком.
— Вы дрожите! — воскликнула герцогиня. — Я всегда говорила, что даже в июне в этом доме прохладно, как в открытом море. Будем надеяться, что ваша спальня окажется достаточно теплой. Если бы мы знали заранее о вашем приезде, огонь в камине был бы разожжен еще вчера. Это единственный способ нагреть огромные залы до нужной температуры.
С этими словами она открыла дверь и провела ее в комнату, которая на самом деле оказалась такой большой, что в первое мгновение Леона не могла поверить, что в этой спальне ей и предстояло ночевать. Затем она заметила свои собственные убогие пожитки, уже распакованные и сложенные на массивном мраморном, с позолотой и резьбой туалетном столике, белое батистовое платье, свисавшее жалкими складками со спинки большого, обитого бархатом кресла рядом с камином, и потертые комнатные туфли, лежавшие на подножке высокой кровати с пологом на четырех столбиках, увенчанной страусовыми перьями, слегка касавшимися расписного потолка.
— Ах да, я только что вспомнила, — прервала молчание герцогиня, оглядываясь вокруг, глаза ее задержались на мгновение на батистовом платье. — Джулиен сказал мне, что у вас не было времени взять с собою достаточно одежды. Если вы позволите, я буду только рада предоставить в ваше распоряжение мои платья.
— Я очень признательна вам за заботу, ваша милость, — ответила Леона тихо, — но я вполне удовлетворена своим собственным гардеробом, каким бы он ни был.
Герцогиня окинула ее пристальным взглядом, потом спросила неожиданно:
— Но что вас так обидело? Почему вы решили, что не можете принять от меня этой услуги?
Внезапно она всплеснула руками:
— Знаю! Я знаю, в чем дело! Окна в малой гостиной были открыты, а мы с Джулиеном в это время находились в розарии. Вы слышали, что я сказала ему.
Леоне не было необходимости отвечать. Герцогиня могла прочитать по внезапно вспыхнувшему румянцу на ее щеках и смущенному выражению в глазах, что ее догадка оказалась верной.
— О, моя дорогая, простите меня! — воскликнула она. — Мой несносный язык вечно бежит впереди меня, говорит бог знает что, прежде чем я успеваю подумать и сообразить, что делаю. Я попадаю из-за него в такие переделки. Но вы должны меня извинить.
Леона отвернулась к камину, склонив голову. Танцующие огоньки пламени бросали отблески света на ее золотистые волосы, не уложенные в модную прическу, но обрамлявшие светлым ореолом ее тонкие, аристократические черты.
— Вашей милости нет нужды извиняться передо мною, — промолвила она в ответ. — С моей стороны было чрезвычайно безответственным поступком явиться сюда без должного приглашения.
— Как я могла быть такой бесчувственной и злой? — сокрушалась герцогиня в порыве раскаяния. — Я оскорбила вас, сама того не желая. Едва увидев вас, я поняла, какую совершила ошибку. Говоря откровенно, я вовсе не думала, что Джулиен на самом деле мог привезти нищенку в Клантонбери, так как он весьма щепетилен в подобных делах и, я знаю, не стал бы знакомить меня с кем-либо из своих друзей, будь то мужчина или женщина, который не является полностью comme il faut[13]. Но мне нравится его поддразнивать: он так невозмутим и воспринимает жизнь слишком серьезно. Вы слышали его ответ?
— Нет, мадам.
— Тогда я вам скажу, — продолжала герцогиня. — Он ответил: «Как вы можете говорить такое? Девушка, которую я привез сюда, — самое чистое и прекрасное создание из всех, кого я когда-либо встречал в жизни».
Надеюсь, это послужит вам утешением?
— Он… он так… сказал? — запинаясь, выговорила Леона, и глаза ее округлились. — Я не могу поверить в это, мадам.
— Но это правда, — заверила ее герцогиня. — И, сказать по чести, я думаю, что слегка вас приревновала. Вот почему и держалась так холодно и принужденно, когда мы встретились впервые. Видите ли, до сих пор Джулиен душой и сердцем всецело принадлежал мне.
— Я не знаю… что вы имеете в виду, мадам, — пробормотала Леона. — Лорд Чард не интересуется мною, уверяю вас. Его занимает совсем другое, связанное с моим… домом.
Голос ее задрожал, и герцогиня не стала настаивать на дальнейших объяснениях. Вместо этого она сказала:
— Мне остается только еще раз извиниться перед вами за свою бестактность. И чтобы показать, что вы простили меня, не позволите ли мне одолжить вам все необходимое, пока вы здесь?
— В этом нет нужды, — ответила Леона. — У меня есть платье, чтобы надеть сегодня к обеду, а завтра мы должны уехать.
Она сделала легкий жест в направлении батистового платья, страстно желая в эту минуту, чтобы оно не выглядело столь плачевно старомодным и поношенным.
— Значит, вы все еще сердитесь на меня, — вздохнула герцогиня. — И, коль скоро вы так суровы ко мне, клянусь вам, что я закроюсь в спальне и не присоединюсь к джентльменам за обедом. Таким способом я наказываю своего мужа, когда он мне докучает. Для него нет ничего хуже моего отсутствия за столом. И вы так расстроите меня, если откажетесь меня простить, что я непременно останусь в постели и ничего не стану есть.
Леона все еще сопротивлялась, и герцогиня взглянула на нее с таким решительным видом, что можно было не сомневаться, что она в точности сдержит обещание, если ей не удастся настоять на своем.
— О, пожалуйста, мадам… — пробормотала Леона в замешательстве. — Вряд ли вам будет удобно одолжить свои лучшие платья чужому человеку. И я уверяю вас, что для этого нет никаких оснований.
— Оснований более чем достаточно, — заявила герцогиня. — Я эгоистична, самолюбива и до крайности склонна говорить и поступать, не считаясь с чувствами других людей. Мне стыдно за себя, и я просто обязана исправить свой промах. Умоляю вас сжалиться надо мною, иначе, клянусь вам, мое настроение будет испорчено на всю ночь.
Она говорила с таким пафосом в голосе, что Леона не смогла сдержать улыбки.
