Вода закипела. Она положила пакетик с чаем в кружку, налила кипятку.
– Печенье или кекс?
– Все равно.
В выдвинула из-под скамейки оплетенную тростником корзину для одежды.
– Переоденься. Будь как дома… На станции можешь помыться. Там ванная есть.
– Судя по всему, ты уже давно здесь ждешь чего-то.
– Угу. Давно. Очень давно…
Она перешагнула через мои вытянутые ноги и через окно выбралась наружу. Ее колено скользнуло по моим губам, мелькнула ее подмышка. А ее детскость делала ситуацию еще более пикантной и вызывающей.
– Сказать по правде, я проголодался. Пожевал бы чего-нибудь…
– Цирк, похоже, опять опаздывает. Будем смотреть и есть. Пиво будешь?
– Спасибо.
Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась в темноте на краю платформы, потряс пакетиком над кружкой с чаем и, не боясь обжечь язык, сделал глоток. Под воздействием обжигающе горячего чая ситуация, в которой я оказался, стала яснее.
С какого возраста по закону можно вступать в половую связь по взаимному согласию?
Так или иначе, корзиной для одежды я воспользоваться не смогу. А раз так, то и помыться на станции мне нельзя. Я запустил руку в брючину. Что-то чуть-чуть изменилось, – во всяком случае, мне так показалось на ощупь, хотя дайконовая поросль оставалась все такой же пышной. Я встал под лампочку и быстро закатал брючину. На пол высыпалась горстка ростков, некоторые засохшие, другие только начали подсыхать. Но на их месте уже появились новые, так что от этой поросли я не избавился. Ростки легко покачивались под налетевшим ветерком. Они немного побелели, стали тоньше и длиннее, вот и вся разница. С досадой и разочарованием я одним рывком опустил брючину. Даже лежавшие в кармане порнографические карточки казались мне теперь неприятными и безжизненными.
Ветер принес на себе барабанную дробь и нестройные, запинающиеся звуки трубы.
– Ага! Слышишь? Кажется, цирк приехал.
В, обладательница глаз с опущенными уголками, стояла у окна. Она неловко держала в руках банку пива, кекс и завернутые в целлофановую пленку булочки из рисовой муки. Булочки были горячие как огонь. Видимо, она разогрела их в микроволновке. Но такие булочки и микроволновка – вещи несовместимые. Они нагреваются только снаружи, а внутри остаются жесткими. Неужели она такая неумеха? Или она так ждет похитителя детей, что может есть всякую дрянь и не обращает на это внимания?
Я хлебнул пива и, высунув голову из окна, прислушался.
– Ого! Рельсы гудят.
– Не шути так! – конечно, заволновался я. – Ведь у платформы стоит моя кровать. Они же столкнутся!
– Я тоже слышу музыку…
В пристально посмотрела на меня. Сощурила свои особенные глаза и уставилась прямо в зрачки. Гипнотизирует, что ли? Или сама загипнотизировалась, глядя на меня? Я развернул целлофан, взял булочку и, дуя на нее, разломил пополам. В ней было немного сладкой фасолевой начинки. Середина оказалась не жесткой, а вся булочка распаренной и мягкой. Чтобы добиться такого эффекта, нужен навык. Сначала булочку нужно побрызгать водой. А дальше все решает время. Лучше всего греть булочки два раза, по чуть-чуть. Микроволновка требует чутья и опыта. В, по-видимому, пустила корни в такую жизнь, здорово к ней привыкла.
– Что это за музыка?…
– Ты должен знать.
Ее глаза были полны надежды и желания. Что мне делать? Надо ли оставить это недоразумение как есть и продолжать выступать в роли похитителя детей? Если недоразумение делает девчонку счастливой, я ничего против не имею. Единственная проблема состоит в том, что я слишком мало знаю о похитителях детей, чтобы успешно играть эту роль дальше.
– Может, тебе послышалось?
– Как ее?… Pink Floyd… Эту песню раньше часто исполняли в цирковых представлениях. «Echoes», по-моему, называется. Правильно?
Невероятное совпадение. Я ничего не знал о цирке, зато «Echoes» было одной из самых моих любимых композиций. По ночам, когда хочется спать, но заснуть не можешь, потому что нервы напряжены до предела, она очень хорошо действует. Музыка, усмиряющая безумие. Я бы это так назвал.
Я откусил от булочки, сделал глоток пива. Единственным звуком в повисшей тишине была пылкость, которой дышал взгляд В.
Внезапно тишину разорвал гудок, и показались два ярко разукрашенных вагончика, вроде тех, которые разъезжают в парках развлечений. Вокруг окон светящейся краской были нарисованы экзотические геометрические фигуры.
– Можно им как-нибудь посигналить?! Ведь они сейчас налетят на кровать!
Столкновение произошло до того, как я успел закончить фразу. Поезд уже замедлил ход, и из-за большой разницы в массе двух объектов удар оказался мягче, чем я ожидал. Тем не менее трубки, из которых была сделана кровать, скрутило и смяло в гармошку, и кровать, издав душераздирающий скрип, на моих глазах превратилась в груду металлолома. Ковер-самолет разорвало на куски. Моя история, развивавшаяся циклами, остановилась. Значит ли это, что я прибыл на конечную станцию? До сих пор всякий раз, когда я оказывался на грани катастрофы, кровать играла роль моей спасительницы, одним махом перемещая из одного сна в другой…
К сожалению, В, похоже, не было никакого дела до моих страхов. Она показала пальцем на разбитую кровать и захихикала. Были в этом одновременно и простодушная наивность, и победный знак охотника, торжествующего над поверженной добычей.
Шесть автоматических дверей разом распахнулись, но никто не вышел. Хотя нет: мне показалось, что из вагонов гуртом выскочили маленькие серые зверьки. Стремительными прыжками пересекли платформу и растворились в темноте. Они показались мне маловатыми для кенгуру; может, это валлаби? И снова наступила тишина.
В всем телом давала понять, что увидела что-то или кого-то. Подняла руку и принялась энергично махать в знак приветствия.
– Ты что-то видишь?
– А ты сомневаешься?
– Мне кажется, слишком темно.
– А я все равно вижу, – заявила она, но как-то не очень уверенно.
– Ты права. Если как следует приглядеться, кажется, действительно что-то видно.
– Правда?
В так и впилась в меня взглядом поверх пивной банки, к которой я прикладывался. Она словно хотела еще больше сократить расстояние между нами и вынудить меня согласиться с ней.
– К чему мне врать?
– Тогда давай похлопаем.
Я поставил банку с пивом на подоконник, положил рядом булочку и принялся вместе с ней бить в ладоши, пока они не заболели.
– Все, хватит! – Неожиданно тело В обмякло, аплодисменты прекратились. – Никого нет… Бизнес идет плохо. Говорят, что цирки уже устарели.
– Выходит, мы с тобой – единственные зрители?
