Катя кидалась обнимать то мать, то снова отца и плакала, плакала, плакала, чего прежде никогда с ней не случалось.
Виктор и Елена Андреевна сидели еще долго у Кати, обсуждая, уточняя, фантазируя, вспоминая различные события, пережитые вместе и порознь, и таким образом словно отводили от дочери очередной удар судьбы, с которым ей предстояло еще справиться.
Позвонил Андрей из Средневолжска. Спросил, как закончился разговор с оперативниками, выяснил подробности, поинтересовался, не будет ли у Кати в последующем осложнений. Потом все твердил, что чувствует себя предателем, потому что бросил ее одну.
— Вовсе нет, — сразу же отмела она его раскаяния, — ты здорово придумал вызвать маму.
— Она еще у тебя? — спросил он.
— Да. И папа тоже!
— Это прекрасно. Я рад, что ты не одна. Передай им привет и мои извинения. Я очень сожалею, что знакомство с Еленой Андреевной произошло при таких печальных обстоятельствах. А ты выяснила причину убийства?
— Его убили только из-за мотоцикла, представляешь?.. Если бы просто пригрозили, он отдал бы его без сожалений: мотоцикл старый, он говорил, что хочет купить новый, более современный, какой-то другой марки… Деньги у него были… Сейчас все это не имеет значения… Я не знаю, кто и где будет его хоронить… не представляю, как мне следует поступить.
— Поступай, как подскажет тебе сердце и интуиция. Я не могу ничего советовать, но только прошу — береги себя, пожалуйста. Я люблю тебя, моя родная.
— Я тоже…
— У него все в порядке? — поинтересовалась Елена Андреевна.
— Да, он уже на работе. Спасибо вам, что приехали так быстро — ему никак нельзя было задерживаться.
— Катенок, — начал отец вкрадчиво, — я никогда не встревал в твои дела, но в данном случае… видишь ли, роман с женатым мужчиной всегда чреват сложностями, так сказать…
— Дорогие мои родители, я не предполагала, что вы сплетничаете обо мне. Прежде вы себе такого не позволяли.
— Ничего подобного! — деланно возмутилась мать. — Сплетничают с дурными намерениями, а я всего лишь поделилась с отцом, и мы обсуждали…
— Вот, вот — обсуждали, осуждали… Слова одного корня.
— Мы с мамой люди без филологического образования, так ты уж не суди нас, Катенок. Мы нормально беспокоимся и не хотим, чтобы тебя постигло разочарование, — сказал Елагин и крепко обнял дочь.
— Я очень его люблю, пап… После гибели Кости со мной ничего подобного не случалось, я думала, что просто буду доживать…
— Что за ерунда, в твои-то годы! — возмутился отец и взъерошил ей волосы. — Никогда не говори так.
— Встреча с Андреем все изменила во мне… Ты не волнуйся за меня, я счастлива… Только эта смерть…
— Не нужно к этому возвращаться, девочка моя, все переболит, все постепенно пройдет.
— Ма, ты не могла бы переночевать сегодня у меня? Что-то мне страшно при мысли остаться одной.
— Конечно, — согласилась Елена Андреевна. — Я сама хотела предложить тебе, если это не нарушит ваших с Андреем планов.
— Какие планы? Ты думаешь, он через день летает в Москву и заранее что-то планирует? Если бы так…
— Тогда решено. Я просто поживу у тебя, сколько потребуется. Только съезжу домой, захвачу кое-что необходимое и отчет по плановой работе, который рожаю в тяжких муках.
— И ты можешь никуда не ходить и быть со мной? — радостно переспросила Катя.
— Да, Катенок, до начала вступительных экзаменов в РАТИ — меня опять запихнули в приемную комиссию.
— Никак не привыкну к этой аббревиатуре, — поморщился Виктор, — кому мешал старый добрый ГИТИС?
— Надо идти в ногу со временем, — заметила Елена.
— Ах ты моя современная старушка, — он обнял жену, но она сердито отстранилась.
— Если ты, старый идиот, хоть раз еще посмеешь так меня назвать…
— То ты уйдешь к гоголю-моголю! — перебил ее Виктор.
— Что это еще за гоголь-моголь? — удивилась Катя.
— Секрет фирмы Елагиных. Здесь вопросы неуместны, — тоном заговорщика ответил отец.
Следующий после убийства день был для рыжего капитана сплошным кошмаром: он получил нагоняй от начальства за бессмысленный допрос свидетелей, которые, по большому счету, свидетелями-то и не были. Последовал втык и за отпущенного без протокола сожителя Елагиной. Позже состоялся крайне неприятный разговор в прокуратуре: прошло более суток, и никакой версии о личности убийцы, если не считать, что кража мотоцикла как мотив убийства была очевидна. Но это вовсе не заслуга оперативников, а само собой разумеющееся обстоятельство.
Озлобленный вконец капитан вспомнил о мальчишке-журналисте из одной мерзкой газетенки, которая специализировалась на всяких сплетнях и по этой причине имела один из самых высоких рейтингов среди периодической печати столицы. Мальчишка еще совсем зелененький, но чрезвычайно прыткий и деловой: придет, бывало, пристанет как банный лист — подай ему свежую сенсацию! Даже карточку свою визитную вручил, мол, если что — звякните, я тут же подъеду. Несколько раз он платил долларами за информацию. Были ли это его собственные деньги или редакция выделяла на такие дела средства, рыжий капитан не знал — какая разница, главное, что без расписки, без каких-либо доказательств сольешь ему информацию, а он тебя зеленью отблагодарит.
Капитан порылся в ящике своего стола, нашел карточку, извлек, положил около телефона, задумчиво посмотрел на нее и набрал номер телефона…
На следующий день в газете, на полосе, где обычно размещались всякие сплетни — проверенные и непроверенные — появилась заметка под названием: «Любовник из Средневолжска», в которой рассказывалось о том, как некая девица отвергла своего прежнего воздыхателя, известного поэта-песенника Степана Власенко, именуемого фанатами рок-группы Степом, во имя нового любовника, приехавшего лишь на один день в столицу по служебным делам и тем не менее успевшего покорить сердце неразборчивой девицы. В результате поэт был выставлен темной ночью на улицу, где его и убили. Личность убийцы устанавливается. Подозрение с иногороднего любовника пока не снято.
Имен Кати и Андрея в заметке не было, видно, капитан воздержался перегибать палку — уж больно уверенно держался этот тип из Средневолжска да и папочка-артист может в силу своей популярности как-нибудь подгадить. Однако название улицы, где произошло убийство, журналюга не преминул упомянуть.
Газету, в которой напечатали заметку об убийстве, большинство московской интеллигенции презирало, и за дело: корявый стиль статей, множество недостоверной информации, поданной без проверки фактов, по принципу — если мы не правы — подавайте в суд. Кстати сказать, судебные разбирательства в связи с искажением фактов, зачастую и клеветническими измышлениями, стали для этой газеты, как говорится, образом жизни. Каждый процесс тянулся так долго, что истец, махнув рукой, прекращал бессмысленную тяжбу. Если газета и проигрывала, то опровержение либо вовсе не появлялось на ее страницах, либо публиковалось с таким опозданием, что и читатели, и сам истец уже и не помнили первопричины спора. И еще одна характерная черта этой газеты вызывала неизменное раздражение у читателей: типографская печать была из рук вон плохой: стоило минут пять подержать газету в руках, как ладони чернели, словно у трубочиста. Так и хотелось позвонить главному редактору и сказать: «Ваша печать пачкает руки!»
