Глава 40
Кора
После того как Мэтт открыл мне подробности предстоящей операции, я вернулась в свою комнату. Хотя я ничего так не хотела, как остаться с любимым, снова сесть в машину и уехать с ним. Заставить себя уйти – тем более в такой момент – было самым трудным, что мне пришлось когда-либо сделать в жизни.
Той ночью я совсем не смогла уснуть. Все время ворочалась и плакала. В конце концов я встала с кровати и села на подоконник. Когда на горизонте наконец появилось солнце, я выждала пару часов, позвонила в квартиру Гордона и попросила Мэтта приехать за мной.
Тот отказался наотрез. Сказал, чтобы я не пропускала занятия. Сказал, что будет ждать меня на улице после пар. Это было его главное условие – он не собирался мириться с тем, что я прогуливаю колледж.
Тем вечером мы пообедали вдвоем, а потом бродили по городу, держась за руки, и говорили обо всем. Не только о болезни Мэтта. Но и обо всем хорошем. О книге, над которой он снова работал.
Листья уже начали опадать, но в воздухе все еще чувствовался запах лета. Мы долго гуляли, посидели под деревом, и я еще никогда так не была счастлива, что живу и что Мэтт рядом. Несмотря на ужасную новость, которую он сообщил накануне вечером, я все же считала, что мне повезло – ведь мне были даны все эти часы с ним. Все в тот день было таким знакомым – запах осенних листьев в воздухе, звук голоса, знакомый аромат его кожи.
К моменту, как на городок опустилась ночь, я поняла, что Мэтт – моя родственная душа. С Питером я ничего подобного не испытывала никогда.
Не пойми меня неправильно. Я очень любила Питера и чувствовала себя предательницей, но наши с ним отношения были совсем другими – практичными и целесообразными. Мы были лучшими друзьями, и я уважала его. Питер был порядочным и честным, из хорошей семьи. Мои родители его обожали – судьба Мэтта их как-то никогда не волновала, – но все это не имело никакого значения по сравнению с тем, как хорошо мне было с Мэттом. Всякий раз, когда мы были вместе, все в мире становилось на свои места, и я знала, что рано или поздно придется признаться в этом Питеру и родителям.
О, как же я боялась даже думать об этом.
* * *
Я не стала откладывать этот разговор в долгий ящик. Я чувствовала, что важно поступить правильно. Питер ждал бы от меня именно этого, и уверена, если бы с ним произошло что-то подобное, я бы тоже прежде всего ждала от него объяснений.
Я снова опустила монету в таксофон, села на стул и с тяжелым сердцем выслушала, как монеты звякнули внутри аппарата.
Через мгновение Питер снял трубку.
– Привет, Кора. Надеюсь, что у тебя что-то важное, потому что я очень занят. Никак не могу свести баланс.
Я беспокойно сглотнула и подумала, что, наверное, не стоит сейчас ему ни о чем говорить…
Молчание затягивалось, и каждая секунда, как мне казалось, тянулась дольше минуты. Питер не выдержал и спросил:
– Все в порядке?
Пытаясь унять нервную дрожь, я выпрямилась. Мне было почти физически больно.
– Не совсем, – сказала я. – Плохие новости. О Мэтте.
На другом конце провода замолчали, и я чуть не умерла от ужаса.
– В общем… не знаю, с чего и начать. Ему плохо. Он болен, Питер. У него… – Я запнулась. – У него рак мозга, – выпалила я наконец.
Даже от самих этих слов мне было так больно, как будто меня пырнули ножом в живот. Я сделала глубокий вдох и заставила себя продолжить. Нельзя было расклеиваться, не сейчас.
– Боже мой, – произнес Питер.
Пару секунд мы оба молчали.
– Он поправится? Врачи могут с этим что-то сделать? – спросил наконец Питер.
– Они попытаются удалить опухоль, – объяснила я. – Мэтт сказал, что шансы невелики, пятьдесят на пятьдесят. Но он молод и здоров, и поэтому операция может пройти хорошо.
– Пятьдесят на пятьдесят. Негусто, Кора.
У меня засосало под ложечкой, и я закрыла глаза.
– Я не из-за этого тебе звоню, – сказала я. – Слезами горю не поможешь. И, кроме того, я не согласна. Я думаю, что пятьдесят на пятьдесят – это очень даже много. Мы должны надеяться на лучшее, верить в хороший результат. Обещай мне, что будешь верить.
Питер с минуту помолчал, а потом произнес:
– Я просто думаю, что нужно быть готовыми к любому исходу. Не рисовать радужное будущее, чтобы не разочароваться.
Господи! Как же я злилась на него в этот момент! Я хотела закричать в трубку, пролезть через все кабели и как следует встряхнуть Питера. Черт возьми, почему он всегда во всем так осторожен! Уверена, если бы Мэтт спросил у него совета, Питер бы сразу велел ему лечь в больницу, потому что больше ничего не остается. И пока Мэтт лежал бы в реанимации, Питер уже подготовил бы некролог. На всякий случай.
– Ну, я не собираюсь разочаровываться, – сказала я, – и нарисую будущее самое что ни на есть радужное. Буду говорить с Мэттом о будущем, о том, какой прекрасной будет его жизнь, когда он выйдет из больницы. Я буду проводить с ним каждую минуту и строить планы на много лет вперед.
Снова повисла пауза.
– Что за планы? – спросил Питер.
Я посмотрела на потолок. Меня захлестнула волна грусти. Как мне все рассказать по телефону? Как объяснить Питеру, что я на самом деле чувствую? Это его уничтожит.
– Точно не знаю, – ответила я. Не потому, что пыталась быть с ним деликатной, а потому, что на самом деле не знала. Мэтт никогда долго на одном месте не задерживался. Он был странником – или, по крайней мере, до этого момента в его жизни. Даже если бы ему не предстояла операция, я знала, что вряд ли можно от него ожидать какой-то определенности. Я не могла быть уверена, что он останется со мной навсегда или что сделает предложение.
Но хотела ли я этого? Разве не в этом заключалась проблема наших с Питером отношений? Он был готов на мне жениться, а я сомневалась, чувствуя, как будто мне не хватает воздуха.
Зная, однако, что Питер заслуживает более подробного ответа, я откашлялась и продолжила:
– Я не знаю, что будет, но не могу тебе врать. Я люблю Мэтта. У меня всегда были к нему чувства, и мне нужно быть с ним рядом прямо сейчас.
