Питер, к моему удивлению, утратил самообладание. Возможно, он переживал, размышляя, что скажет ему настоятель, или мой провал задел его лично. Вероятно, он думал, что моя неудача была отчасти и его неудачей. Я не слушал Питера, а молча пошел к воротам и завел мотороллер. В тот же вечер я приехал в Кобэ и снял комнату в портовом квартале, а на следующий день забронировал билеты третьего класса до Марселя на старом французском пароходе. Четвертый класс мне не дали — кассир сказал, что пассажиры, путешествующие четвертым классом, проводят все время в пьянстве, драках и азартных играх, а он не хотел бы, чтобы на совести компании оказался труп белого человека.
Судно отчалит через месяц. Через несколько дней один из приятелей Лео встретил меня на улице и сказал, что Питер звонил Лео и теперь они оба ищут меня. Я не хотел, чтобы они тратили зря свое время, и, позвонив Лео из ближайшей телефонной будки, сказал, что у меня все в порядке и что я собираюсь в Европу. Он спросил, где я остановился, и, вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что меня ожидает его лимузин. Увидев меня, Лео кивнул, но ничего не сказал. Он привез меня к себе домой, и тем же вечером пришел Питер уговаривать меня остаться. Я отказался. Он сказал, что подыщет мне работу и я смогу несколько лет прожить в Японии. Я мог бы работать на одной из киностудий Киото статистом, или Питер найдет мне работу корреспондента или агента по связям с общественностью в торговой компании. Я продолжал отказываться, тогда он разозлился и ушел, пробормотав слова прощания. Лео, наоборот, не выказывал никаких эмоций. Я хотел вернуться в гостиницу, не собираясь целый месяц жить за счет Лео.
— Ты можешь заплатить мне, — сказал Лео и подсчитал, во сколько бы мне обошлась гостиница. Все деньги, которые я ему заплатил, были розданы слугам, и они потом отказались даже брать чаевые, которые я пытался вручить им перед отъездом.
За три дня до отплытия я поехал в Киото попрощаться с наставником. Старший монах угостил меня чаем и не показал, что сколько-нибудь огорчен. Он проводил меня в дом настоятеля. Тот принял меня в гостиной, угостил сигаретой и послал старшего монаха принести из зала для медитации палку, которой монахи били друг друга. Он написал на ней кисточкой несколько иероглифов, подул на чернила, помахал палкой и протянул ее мне.
— Эти иероглифы означают нечто для тебя важное. Я написал старинную китайскую пословицу, из дзенской традиции. «Хорошо выкованный меч не теряет золотого блеска». Ты не знаешь этого или думаешь, что не знаешь, но тебя выковали в этом монастыре. Ковка мечей происходит не только в монастырях. Вся планета — это наковальня. Уезжая отсюда, ты тем самым ничего не ломаешь. Твое обучение продолжается. Мир — это школа, в которой будят спящих. Ты проснулся и больше уже никогда не уснешь.
Старший монах ласково поглядел на меня, а настоятель улыбнулся. Тяжелое мрачное чувство, не покидавшее меня в Кобэ, куда-то испарилось. Я поклонился и вышел.
Когда корабль отдавал швартовы, на пристани стояли рядом Лео и Хан-сан — очень высокий западный человек и очень маленький восточный человек. Лео помахал рукой, Хан-сан поклонился. Потом оба исчезли в лимузине Лео.
Я пошел в бар и заказал холодного пива.
