Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Записи в дневнике делались все более редкими и короткими, а иногда и просто сводились к написанию даты и паре забавных фраз, как то: “на вечеринке было хорошо, после нее – плохо помню” или “опять эти экзамены в школе, а мне так хочется целоваться”.
Вот в дневнике появилась запись о смерти деда прошлым летом, и последние страницы сплошь и полностью запестрели именем Кэт. Увидев это короткое слово с заглавной буквы, я вдруг вспомнила, как звонко и капризно она его произносила, и по моей спине пробежала дрожь.
– “Когда я увидела мою Кэт сегодня, то не поверила своим глазам – она выросла, я бы сказала, доросла. Ей столько же, сколько и было мне, когда я встретила Алекса. Что же мне с ней делать? Как уберечь ее от этого?” – читала я на одном дыхании.
Элен решила пойти от противного и показать мне без прикрас жизнь, которую она вела. Наши с ней скитания по квартирам и дискотекам, посиделки на школьном дворе с ее обожателями – она делал на моих глазах все, что хотели от нее другие, и что она ни в коем случае не хотела для меня. Теперь мне стало ясно, почему она ни на шаг не отпускала меня от себя и грубо одергивала своих псов, когда они пьяные начинали посматривать в мою сторону. Вот, что означало ее заклинание “быть другой”, которое она произносила надо мной тогда, на сеновале, когда я попросила ее одолжить мне одно из ее платьев. “Я не хорошая и не обязана быть для тебя хорошей, а ты должна быть другой,” – вспомнила я и то, что она мне сказала, и то, как она это сказала – искреннее, моляще. Я запомнила каждое ее слово, подумав, что смысл сказанного откроется мне позже, когда я повзрослею, но я и представить не могла, что случится это через какие-то считанные часы.
Последние записи стали для меня совершенным откровением.
– Она все знала о нас с Антоном! – невольно сорвалось с моих губ.
Наш взаимный интерес друг к другу она заметила еще тогда, в самую первую нашу встречу, когда Антон возвращался с водонапорной башни.
– “Моя маленькая Кэт уснула. Я тут, Кэт, рядом, и ты можешь спокойно спать. Мне страшно за тебя – этот конфетный мальчик запросто может испортить твой желудок, а ты, как и я когда-то, этого не понимаешь. Много сладкого вредно, Кэт – говорю же тебе”, – были ее слова, напрямую адресованные мне.
Все, что случилось после, было очень в духе моей выдумщицы Элен. Она принялась соблазнять Антона, но, согласно записанных в дневнике ее собственных слов, из сестринской любви и самых добрых побуждений.
Думала ли я когда-нибудь, что при всей моей проницательности к фальши мыльных опер, которыми в то время были отстираны от серой скуки умы многих, я невольно сделаюсь участницей одной из них? А могла ли я тогда предвидеть ее столь печальный конец? Конечно, нет. В этот, начавшийся как очередная сумасшедшая авантюра Элен сериал вмешалась сама жизнь и строго указала нам на неизменные правила своего жанра. Выдуманные имена, переодевания, недомолвки и лишь намеки на правду или бледные записи последней в дневник – признаться, мне нравилась эта игра и то, как Элен устанавливала ее правила, но, к сожалению, отменить финал, банальный и отрезвляющий, ей не удалось.
Теперь, когда мне стал ясен замысел Элен, и когда я осознала, сколь высокую цену заплатила она за его воплощение, мне, наперекор все еще горящему в груди чувству, захотелось поверить, что все было не зря. Мне захотелось поверить в то, что у Элен получилось в двух глубоких тинистых болотцах Антоновых глаз увидеть холодное каменистое дно, открыть его многоликую мужскую природу, так разительно роднящую его с Алексом.
Последняя страница дневника была надписана ночью, когда Антон влез в сад нашего дома для одного из самых нежных свиданий в моей жизни. Нашего тихого любовного шепота было достаточно, чтобы разбудить Элен. Тогда-то при свете того услужливого фонаря она и вписала последние слова в тетрадь.
– “Кэт спустилась в сад – он пришел к ней. Сидят там сейчас и поют, как два полуночных соловья. Слушаю. Как хорошо, как сладко поют, когда не прерываются на поцелуи. Иногда я спрашиваю себя – ревную ли я Кэт, завидую ли ее радости? Нисколько. Завидуют тому, чего сами не имеют, чему может быть никогда не суждено сбыться, у меня же было с Алексом все, да только повторять этого не хочется. Впрочем, у меня бы и не вышло – пусто, так пусто внутри. Только маленькая Кэт знает, как жить в этой моей пустоте да при всем при этом еще и любить ее. Моя девочка, сестренка, душа твоя – единственная тайна и сокровище, но ты этого еще не понимаешь, и, как и я когда-то, готова растратить все без остатка. Может этот сахарок тебе и по вкусу, и слова его чего-нибудь да и стоят – поверь, я буду этому только рада – если же он растает и прилипнет к одной из моих коротких юбок – там ему, значит, и место. Опять стихли – целуются. Не хотелось бы им мешать сегодня, но жуть, как хочется курить…”
На этом голос Элен оборвался, и ее последние слова закружились в моей голове, как птицы.
– “Почему она никогда мне этого не говорила? Она всегда так много и невпопад болтала о чувствах, но не проронила ни слова о том настоящем, что было в ее сердце. Ну, прям как бабушка!” – мысленно говорила я сама с собой и злилась на них обеих.
Как бабушкино клубничное варево, память вдруг зашумела, вспенилась сотней вопросов и забурлила воспоминаниями. С самого детства, несмотря на нашу с Элен разницу в возрасте, я была ее старше. Элен всегда была для меня ребенком, который только еще открывал жизнь и пробовал все, до чего могли дотянуться его руки. Как любой ребенок, она не терпела объяснений и наставлений, не только потому, что была капризна и избалована, но потому, что слова просто не имели для нее никакого смысла. Она меняла имена, заучивала чужие мысли и никогда не говорила о сокровенном. В этом, последнем, было их поразительное сходство с бабушкой.
В дневнике оставалось больше половины чистых белых страниц для историй, которым не суждено было случиться, но не потому что жизнь Элен оборвалась так рано, а потому что история, записанная ею в начале, оказалась насыщенней и напряженней любой другой на ее месте, растянутой пассивными эпитетами на сотни страниц.
Тонкая небесная красота Элен задавала всему в ее жизни высокое звучание. Также, как и ее красота, жизнь ее не искала компромиссов, не заключала перемирий и не терпела пресных созерцательных бездействий. Если она любила – а Алекса она любила вне всяких сомнений – она отдавала все, что имела, она не боялась последствий и не выторговывала себе высокую цену. Она просто любила, как только способна была любить настоящая женщина – слепо и безрассудно.
Алекс оставил ее, но даже Элен не понимала того, что разлюбить он ее так и не смог. Он просто испугался и сбежал. Он понял, что столкнулся с чем-то, что превосходило по степени безумия даже самый его смелый наркотический бред. Это была смерть. Элен несла ему то, с чем он давным-давно заигрывал, и что он исступленно звал в моменты своих с ней оргастических восторгов. Но, как известно, от собственной смерти не удавалось еще сбежать никому, и он все время возвращался к ней, будто проверяя, что все еще жив.
Так рано или поздно, я уверена, случается с каждым, только к каждому смерть приходит под разными личинами. Я думаю, ее услышала бабушка в тревожном заводском гудке и, испугавшись, бросилась бежать до дома. В ее глаза она заглянула одиннадцатилетней девочкой, когда пришла война и голод, с ней по соседству в полном одиночестве она стала жить после смерти деда.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
